Евгений Гуляковский - Часовые Вселенной

У него был всего лишь нож и решимость спасти женщину, которая значила для него больше собственной жизни. Он вспомнил, как увидел ее впервые, как она сбросила туфли с налипшей грязью на пороге его дома…

Здесь другая грязь. Грязь этого непроходимого леса превратилась в его злейшего врага. Она пудовыми гирями цеплялась за ноги, стараясь прервать его и без того неуверенное движение вперед.

Легко было Теллу говорить: «Попроси лаламу показать дорогу…» Как будто он знал, как это сделать. Лалама заговорила с ним однажды. Но ему самому ни разу не удавалось ни позвать их, ни услышать их переговоры между собой. Он постарался вспомнить тот тоненький голосок, который звучал в его ментальном поле, — но ничего из этого не получилось.

Направление он давно уже потерял и подозревал, что бредет по кругу. Весь его опыт говорил, что надо остановиться, переждать, пока сойдет туман, не расходовать последние силы на борьбу с непроходимым лесом. Но он думал лишь о том, каково ей сейчас в руках этих зверей, отведавших человеческого мяса…

Он мог опоздать навсегда и не увидеть ее больше ни разу. Возможно, сейчас у него есть еще шанс. Если раз за разом переставлять ноги, не останавливаться, прорываться вперед, то, пока он еще делал это, пока еще шел, у него сохранялась надежда.

Похоже, даже время смешалось с болотом, грязью, туманом. Он не знал, сколько часов или суток прошло с начала этого кошмарного похода и когда именно на дне его отупевшего от усталости сознания прозвучал чей-то стон боли. Словно ребенок плакал в глубине непроходимого леса.

Арлан остановился и прислушался. Но туман впитывал в себя звуки, словно мокрая подушка, и не пропускал их наружу. В лесу стояла шуршащая тишина. Шуршащая, потому что капли непрекращавшегося дождя падали на листья деревьев. Кроме этих звуков, не было слышно ничего.

Вскоре он понял, что, пытаясь вызвать лаламу, услышал чью-то боль ментальным слухом. Источник этих звуков мог находиться от него с равной вероятностью за сто миль или за сотню шагов.

И все же, прервав свою бессмысленную изнурительную борьбу с лесом, он повернул в ту сторону, откуда, как ему казалось, исходили звуки.

Боль была где-то совсем рядом — в его сознании, и Арлан чувствовал, что должен помочь этому неведомому существу, где бы оно ни находилось.

Слишком много на этой планете боли и грязи. Он должен выяснить, откуда пришло Зло, он должен спасти женщину, которую любит. Он много чего должен… Но сейчас перед ним появилась задача, которую нужно решить. Конкретная, простая с виду задача. Кто-то слабый и беспомощный плакал, как ребенок, а он не мог вынести, когда рядом с ним плачут от боли дети.

Часа через полтора туман стал редеть. Не прекращавшийся ни на минуту плач стал как будто ближе.

Вскоре он наткнулся на узкую звериную тропу, проложенную в непроходимых зарослях, и пошел вдоль нее. Плач еще немного приблизился.

Тропа нырнула в узкий овраг, и там, где он кончался, на самом выходе, кто-то поставил хитрую, коварную и подлую ловушку. Кто бы ни шел вдоль тропы, он не мог свернуть с нее в сторону и не мог миновать западни.

В сетке, сплетенной из колючих лиан, билось чье-то беспомощное серенькое тельце. Плач шел именно отсюда. Теперь его можно было услышать и обычным слухом.

Подойдя вплотную, Арлан понял, что в ловушке находится не животное. В западне бился весь истерзанный шипами лиан детеныш лаламы…

Арлан достал нож и начал медленную осторожную работу по освобождению несчастного малыша. Лианы, твердые, как стальная проволока, поддавались с трудом. Он исколол себе все руки, прежде чем удалось проделать в сети отверстие, достаточное, чтобы освободить лаламенка. Но детеныш потерял слишком много крови и ослаб настолько, что не мог идти самостоятельно.

Со дна оврага ментальное излучение не могло пробиться сквозь сырой лес, оно распространялось лишь по дну. Родители не чувствовали призывов своего малыша. Арлан и сам услышал его случайно, только потому, что находился на дне низины, в которой образовался овраг.

Взвалив тяжелого лаламенка, размером с крупную овцу, на плечи, Арлан медленно, шатаясь, побрел вверх по склону. Нужно было выбраться из оврага и подняться как можно выше. Только тогда появится надежда, что родители услышат призыв своего малыша.

Наконец он нашел подходящее место и, положив лаламенка на вершине холма, стал перевязывать его самые глубокие раны, чтобы остановить кровотечение.

Лучше было бы ему убраться отсюда подобру-поздорову. Родители вполне могли подумать, что это его рук дело, и тогда ему несдобровать. Он вспомнил, с какой легкостью острые зубы лаламы перекусили кожаные ремни на его руках. Он знал, как сильно рискует, и все же оставался на месте, не находя в себе сил бросить лаламенка на произвол судьбы. В этом лесу водились хищники, и беспомощный детеныш мог стать их легкой добычей.

С виду детеныш лаламы напоминал хищного зверя. Это впечатление создавала длинная вытянутая пасть, усеянная острыми зубами, похожая на челюсти крокодила. Арлану приходилось все время напоминать себе, что это не животное, не дикий зверь.

Он впервые столкнулся с разумными существами, совершенно непохожими на людей, и привыкнуть к этому было совсем непросто.

Вскоре он понял, что не ошибся насчет хищников.

Подозрительный шорох раздался сначала справа, в низких зарослях подлеска, потом слева. Его окружали со всех сторон.

Арлан достал нож и приготовился отразить атаку, зная, что против такого количества хищников не выстоит и минуты. Вскоре кусты в двух метрах от него раздвинулись, и из листьев высунулась длинная узкая пасть.

Еще секунда, и прямо перед собой он увидел узкое стремительное тело крупного самца лаламы, готового к броску. Он не надеялся остановить его бросок, да и не хотел сражаться с этим существом.

Вместо этого он спрятал нож, отошел на пару шагов в сторону от детеныша и произнес про себя, не разжимая губ, как мог четче:

«Это сделал не я».

Неожиданно пришел ответ:

«Мы знаем».

После этого кусты задвигались сразу со всех сторон. Пять или шесть лалам, не обращая на Арлана никакого внимания, устремились к детенышу. Они остановились около него, и их шершавые языки начали зализывать раны на теле малыша.

Примерно через минуту Арлан почувствовал прикосновение такого же шершавого и влажного языка на своих израненных руках. Плач маленькой лаламы наконец прекратился.

Топот мягких лап катился по лесу, как неудержимый водяной вал. Только этот звук, перекрывавший все другие лесные звуки, был сейчас слышен. Самих животных не было видно, и, называя лалам «животными», Арлан знал, что грешит против истины.

Но их вид и их способ передвижения на четырех мягких лапах невольно вызывали в его мозгу знакомые земные ассоциации. Он знал, что для его новых друзей не было ничего обидного в этих ассоциациях. Они понимали его намного лучше, чем казалось вначале.