Алексей Оверчук - Тени войны

В наши дни, в начале третьего тысячелетия, некие военные журналисты вместе с офицерами Министерства обороны даже организовывают для новичков-репортеров специальные выезды на полигон, где посвящают молодых в таинства боевых действий. Но все это тоже ФИГНЯ!

После десяти лет всей этой катавасии на Северном «Кауказе» я немного понимаю, что к чему. Могу рассказать, как уберечь себя в зоне боев, где «скорая» не ездит, телефон 02 не работает, московские менты срут со страху и мамам туда вход воспрещен.

Самое первое правило, оно же и последнее, — вообще не ездить на войну. Не фиг там делать. Если бы я знал раньше, что там творится, хрен бы поехал!

Господь сделал меня военным репортером случайно для меня самого. Причем моя боевая практика началась дома, в Москве. Еще точнее — в октябре 1993 года.

Во время штурма Останкино коммунистами я с коллегой, французским фотографом, оказался у стен здания под перекрестным огнем враждующих сторон, так сказать. Как мы там оказались? А хрен его знает! Бывает такое иногда. Ползешь, ползешь… Потом глядь, — ё! Не туда приполз. Надо было в другую сторону! В компании коммунистов мы лежали в грязи, ползали по лужам. Поверху шелестели ниточки трассеров, временами выбивая крошку из стены Телецентра. Никто ни фига не понимал, что происходит. На наших глазах подстрелили молодого коммуняку, который решил перебежать к нашей компании. Пуля клюнула его в голень. Сразу скажу, падал он с криком: «Бля! В меня попали!», а не: «Да здравствует Ленин!».

Товарищи подхватили его под мышки и потащили к деревьям. Мой французский коллега решил снять этот героический момент. Вспышки фотокамеры привлекли внимание блуждающего поблизости БТРа Внутренних войск. Он пытался определить, сколько нас тут. Где мы прячемся? И не сможет ли он перестрелять нас из своего большого пулемета? Представляю, как обрадовала его фотовспышка моего коллеги, осветив наши фигуры, как цели на ночном полигоне. БТР развернул башню и выдал смачную очередь.

Мы вовремя свалились в лужу, и трассеры с ревом прошли над нами в пустоту. При падении фотокамера коллеги так засветила мне в глаз, что ночное небо пошло фотовспышками.

Работая локтями в осенней грязи, мы паровозиком переползли дорожку, надеясь уползти за деревья. Коммунисты тащили своего раненого аккурат за нами. Фотограф снова изловчился и послал им серию фотовспышек.

БТР только и ждал этой подсказки! Мгновенно сориентировался и вдарил новую очередь. Кроме того, с бортов через бойницы затрещали автоматы.

Коммунисты матерились на чем свет стоит. Я взял коллегу за воротник куртки и сквозь грохот стрельбы проорал, что если еще раз он пыхнет своим фотоаппаратом, то я лично кину его на амбразуры бронетранспортера.

БТР попался дотошный. Он, видимо, понял, что у нас нет ни фига, чем ему ответить, и решил добить нас. Мы ползли среди деревьев, стараясь держаться в тени от света уличных фонарей. Компания коммунистов где-то потерялась в дороге. Через какое-то время решили, что отползли достаточно. Встали и пригибаясь выскочили на улицу Королева.

Здесь уже шастал любопытный народ. Летали в воздухе вопли. Кого-то куда-то тащили. В общем, суматоха изрядная. Тут-то нас и подстерег тот БТР. Просто мистика! Но именно так и случилось. Мы шли по улице, полагая, что самое страшное осталось под стенами Останкино. И тут спинным мозгом и я, и фотограф почувствовали неладное. Не сговариваясь, плюхнулись на асфальт. В ту же секунду над нами прошла долгая очередь из БТРа. Я оглянулся. Эта сволочь выползла из-за деревьев, откуда минутами раньше выскочили и мы. Просто не верилось, что эта сволочь тихонько тащилась за нами впотьмах, ожидая, пока мы себя обнаружим.

Так быстро я еще никогда не бегал! В секунды мы покрыли немаленькое расстояние до железо-бетонной тумбы, на которой крепятся рекламные щиты. Новая очередь уже летела за нами. Но прошла поверх бетонного блока.

Здесь, за спасительной преградой, лежали, прислонившись к бетону, двое горожан.

— Это он за вами гоняется, что ли? — уважительно спросил первый.

— Водку будете? — предложил второй. Высунув языки, мы дышали, как борзые после долгой охоты. Водку? А то!

Так вот, к чему я это? Ах, да. Про войну. В общем, я еще тогда понял, что война — дело хреновое. Интересного там мало. Все дело сводится к одному: либо ты стреляешь, либо в тебя. Кто не хочет ни в кого стрелять, пусть приготовится к тому, что игра пойдет в одни ворота.

Журналистов на войне никто терпеть не может. Даже собственная редакция воспринимает их как отвратительную неизбежность и старается поскорее забыть, чем там эти идиоты корреспонденты занимаются. У меня не было ни одной командировки, чтобы мне не позвонили из Группы городов и не попросили, например, съездить из Грозного в какой-нибудь Итум-Кале. Там, мол, кто-то в кого-то стрелял и все-таки застрелил. Объяснять, что дорога в горный Итум-Кале на машине только в один конец займет минимум три-четыре часа, — бесполезно. То, что по дороге тебя могут шлепнуть как свои, так и чужие, — тоже никакого впечатления не производит. Ну, не понимают люди, что это не в Москве на метро ездить. Каждый выезд без охраны чреват самыми хреновыми последствиями. У тебя ведь даже рации нет, чтобы напоследок матернуться в эфир, когда тебя за задницу возьмут.

Я уж молчу о редакционных бухгалтерах. Те вообще искренне недоумевают, зачем вообще корреспонденту платить какие-то деньги, если его со дня на день убьют? А если вы все же возвращаетесь в Москву, то начинают придираться к каждой бумажке. Почему печати нет? Почему написано неразборчиво? Почему не по форме такой-то написано? Бланк какой-то подозрительный!.. А где ты на войне возьмешь бухгалтерскую бумажку? В окопах их не раздают. Гостиницы, магазины там не работают. А если и работают, то какие, на хрен, чеки?

Во время самых тяжелых боев один мой кореш разыскал среди развалин штаба боевиков печать с волком и кучу бланков. Так мы после каждой командировки собственноручно заполняли эти бланки и ставили на них красивую и ни хрена непонятную русскому человеку печать республики Ичкерия. Бухгалтеров это устроило. А если у налоговых органов возникнут претензии, так пусть поедут, проверят достоверность бумаг на месте.

Есть еще одна особенность войны, чисто морального плана. Ежели ты вооружен и можешь ответить обидчикам — это всем нравится. Тебя будут уважать. А если ты безоружен, не принадлежишь ни к какой группировке и шастаешь под ногами, то обидеть тебя — долг чуть ли не каждого встречного идиота. А идиотов на войне всегда в избытке.

Далее. На войне нет никаких правил, и они все же каждый раз меняются. Например, во время первой чеченской кампании Дудаев строго-настрого запретил боевикам обижать, а тем паче убивать журналистов. В целом этот приказ старались не нарушать. Во вторую же кампанию боевикам все уже по фигу. Журналисты объявлены врагами наравне с солдатами федеральных сил. Если не хуже. Боевики стреляют репортеров при каждом удобном случае. Берут журналистов в заложники. А особо ретивые вовсе полагают, что журналисты — это спецагенты Кремля. Делайте выводы сами.