Михаил Сельдемешев - Черный оазис

Следующему испытанию подверглось обоняние: тысячи запахов, среди которых преобладали резкие и неприятные, принялись осаждать его ноздри. Он подумал, что немаловажную роль в этой гамме запахов играет мусорное ведро, которое уже давно было пора опустошить. Ещё подумалось, какой здесь будет стоять запах, если его найдут не сразу. Но теперь уже все равно…

В комнате начало темнеть. Поначалу показалось, что палящее солнце зашло, наконец, за тучу. Но когда всё погрузилось в кромешную тьму, он понял, что ослеп. Потеряв во мраке равновесие, он закачался, и стул выскользнул из-под его ног.

Запахи и звуки разом исчезли. Возникло ощущение, что веревка перехватила не только горло, но и всю голову. Казалось, что от ужасного давления череп не выдержит и расколется пополам. Вместе с судорогами в легких появилось чувство стремительного падения куда-то вниз. Затем последовал болезненный удар по всей левой стороне туловища…

Он держал глаза открытыми, но зрение вернулось не сразу. Когда рябь в глазах улеглась, он понял, что распластался на полу, на левом боку. Неподалеку валялся стул, прочная капроновая веревка, тянущаяся от петли на шее, была перерезана чем-то острым. И тут его внимание привлекло какое-то движение: в запястье правой руки что-то заползало. Стало жутко, но его конечности оцепенели, и оставалось лишь наблюдать, как что-то острое и полупрозрачное, напоминающее перепончатую кожу какого-нибудь земноводного, затянулось внутрь руки, оставив у самого основания ладони едва заметный рубец. После этого он отключился…

— Горин не появлялся? — взмыленный Левченко возник в офисе, срывая на ходу галстук.

Воробьев отрицательно покачал головой. Александр Эдуардович наполнил стакан водой из графина и залпом осушил.

— Ну и денек! — выдохнул он. — Эти ушли? — Левченко кивнул в сторону соседнего кабинета.

— С полчаса назад, — ответил Воробьев. — Просили вас позвонить, когда вернетесь.

— Сегодня, Паша, я уже не вернулся, понял? — Эдуардович плеснул воды себе в ладонь и смочил загривок. — Эх, сейчас бы в сугроб с головой…

— Лучше в море, Александр Эдуардович, — возразил Воробьев.

— Да что ты понимаешь? — Левченко плюхнулся в кресло. — Как они тебе, вообще, на первый взгляд?

Александр Эдуардович под местоимениями «эти» и «они» подразумевал сотрудников ФСБ, которых, как и было обещано, все-таки прислали отделу Левченко на подмогу. Фээсбэшников было трое: двое мужчин и женщина, точнее, девушка. Она была у них главной и сразу не понравилась Александру Эдуардовичу своей напористостью. Если остальные двое уныло ковырялись в вещдоках по делу Трофейщика и молча почитывали документы, то Ирина Гончарова за первый же день сотрудничества успела достать своими вопросами почти всех. Мало того, она еще и постоянно несла какую-то астрологическую галиматью, от которой у Левченко сразу начинала болеть голова. Ирина собиралась в расследовании по делу Трофейщика использовать «последние достижения органов безопасности в парапсихологической области». А этого Александр Эдуардович очень не одобрял. Точнее, он считал это все собачьим дерьмом.

— Именно дерьмо собачье! — выговаривал он Воробьеву. — Насмотрелись «икс-файлов» дурацких и думают, что умнее нас! Мы, видите ли, пошли по тупиковой ветви в своем расследовании, — повысил он голос, передразнивая Гончарову. — Посмотрим, куда заведет эту вертихвостку ее психоаналитика! Я не позволю из нашего отдела посмешище делать…

— Да будет вам, Эдуардович, — сказал Воробьев. — Девка-то хороша, согласитесь…

— Я и вижу, как вы всем отделом ее коленки гипнотизируете!

— Не только коленки, Александр Эдуардович, — заулыбался Воробьев. — У нее много других профессиональных качеств.

— Вот и пусть бы эта красотка рожала детей и их воспитывала, а не учила уму-разуму такого солидного дядьку, как я, — продолжал ворчать Левченко. — Я этой девчонке, наверное, в отцы гожусь, у меня самого вон — такая же выдерга подросла уже…

— Когда познакомите-то, Эдуардович? — ухмыльнулся Воробьев.

— Я тебя, Паша, познакомлю сейчас с распоряжением о сверхурочной работе на выходных! — нахмурил брови Левченко.

— Ну ладно, уж и пошутить нельзя, — залился краской Воробьев.

— Много шутишь последнее время. Пойду-ка я домой, пока эта гадалка сюда снова не нагрянула, — Левченко привстал с кресла и тут же сел обратно — в дверях показалась Ирина Гончарова собственной персоной.

— Верно, погадать вам я бы могла, Александр Эдуардович, — с этими словами она села в кресло напротив и элегантно закинула ногу за ногу. — Будь вы более доверчивым. Только ведь правда бывает разной…

— Правда одна, Ирочка, — Левченко заерзал в своем кресле. — А доверять кому-либо я не привык, в особенности вашему ведомству.

Левченко метнул грозный взгляд в сторону Воробьева, глаза которого просто заблестели при появлении Гончаровой. Но парня можно было понять. Даже Левченко, матерый семьянин и консерватор, признавал, что девушка, сидящая сейчас напротив и грациозно покачивающая ножкой, гораздо уместнее смотрелась бы в каком-нибудь рекламном ролике. Не прошло и часа с момента ее первого появления в конторе, как кабинет стал напоминать улей. Александру Эдуардовичу пришлось даже разгонять некоторых сотрудников по своим рабочим местам. Знаток женского пола Костя Сизов, чей висящий сейчас на стене портрет окаймляла траурная ленточка, уж точно бы оценил эти черные волосы, струящиеся по плечам, большие синие глаза, длинные тонкие пальцы, стройные ноги на высоченных каблуках и голос, такой успокаивающий…

Левченко встряхнул головой.

— Может быть, продолжим интервью завтра? — он бегло взглянул на наручные часы, всем видом показывая, что очень спешит.

— Я вернулась потому, что забыла свою папку у вас в кабинете, товарищ следователь, — Ирина наградила Левченко очаровательной улыбкой. — Вы не будете возражать, если я ее заберу?

— Вообще-то я кабинет уже под охрану сдал… — соврал он, наморщив лоб и встретившись глазами с понимающим взглядом Воробьева. Александр Эдуардович отчего-то чувствовал себя в присутствии Гончаровой, словно школьник на экзамене.

— Что ж, значит, за сохранность папки можно не беспокоиться. До завтра, джентльмены. — Ирина встала, одёрнула короткую юбку и, провожаемая горящими глазами Воробьева, продефилировала к выходу.

— Паша, рот-то закрой — у нас мухи летают, — раздраженно произнес Левченко после ухода девушки.

На следующее утро Левченко сидел у себя в кабинете и нервно грыз колпачок шариковой ручки. Внутри него происходила борьба. Придя на работу, как обычно раньше других, он собирался привести в порядок мысли, разметавшиеся в голове в связи с последними событиями, чтобы впоследствии совместно с Гориным набросать план дальнейших действий. Ан нет!