Юрий Брайдер - Дисбат

— Который? — уточнил солдатик. — Их тут двое. Митрополит и министр обороны.

— Я про коменданта спрашиваю.

— С сегодняшнего дня в отпуске.

Это уже была полная невезуха! Фортуна явно отворачивалась от Синякова, и оставалось только гадать, в чем тут причина — то ли собственные неприятности духа-покровителя, угодившего в какую-то передрягу, то ли негативное влияние хронической неудачницы Дашки.

Они уже собирались уходить, когда солдатик вдруг вспомнил:

— А вы к проходной подойдите. По-моему, он собирался сегодня с утра на губу заглянуть.

Совершив уже знакомый Синякову рейд вокруг здания, они у проходной нос к носу столкнулись с комендантом. Одет он был не в форму, а в спортивный костюм и потому выглядел еще более внушительно.

— Здравствуйте! — торопливо поздоровался Синяков.

— Привет, — сдержанно ответит комендант, ничем не выдавая своих эмоций.

— Я отец осужденного Синякова. Помните, мы позавчера с вами разговаривали?

— И что из этого?

— Хочу его найти.

— Здесь его нет.

— Я знаю… А где он может быть? У кого это можно выяснить?

Комендант молчал, рассматривая Синякова не то чтобы брезгливо, а как-то отстраненно. Так молодые смотрят на стариков, богатые — на нищих, а коренные горожане — на бесправную лимиту. Надеждам Синякова на содействие коменданта явно не суждено было сбыться.

— Совет хотите? — спросил вдруг тот.

— Да…

— Не надо вам никого искать.

— Как это?

— А так. Вы не местный?

— Нет…

— Топайте себе на вокзал, купите билет и езжайте домой. Так будет лучше и для вас, и для сына.

— Я не понимаю… — Синяков растерялся.

— И не поймете. Но неприятностей наживать не стоит. — Комендант повернулся к ним спиной и мягкой, бесшумной походкой двинулся вниз по улице, дугой спускавшейся с Соборной горы.

— Действительно серьезный типчик, — сказала Дашка, глядя вслед неторопливо удаляющемуся коменданту. — С такими лучше не связываться.

— Что он хотел сказать? — Синяков недоуменно пожал плечами.

— Только то, что сказал.

— А я думал, ты ему в душу заглянула. Ты же у нас такая проницательная.

— Ага! — усмехнулась Дашка. — Вы не путайте разные вещи. Ту жабу малахольную, которую я разрисовала, и этого бугая. Есть бумага, а есть камень. Так и люди. Одного можно шутя скомкать. А о другого в кровь расшибешься… Есть тут только одно «но»…

— Какое?

— Где-то я этого серьезного мужчину уже встречала. И не исключено, что в компании с братцем. По-моему, он меня тоже узнал.

— Мне от этого не легче, — вздохнул Синяков. — Полдня насмарку… Мороженого больше не хочешь?

— Нет. Макарон хочу. Желательно с мясом. Время действительно приближалось к обеду. Об этом свидетельствовал и желудок Синякова, давно переваривший вчерашнее Дашкино угощение.

— Сейчас что-нибудь придумаем. — В поисках телефона-автомата он оглянулся по сторонам. — Только сначала мне нужно кое-куда позвонить…

— Хотите столик в ресторане заказать? — обрадовалась Дашка.

— Примерно…

Паче чаяния, литератор Грошев, в прошлом постоянный соперник Синякова по игре в «крестики-нолики» и «морской бой», оказался на месте. Поняв, кто именно с ним разговаривает, он, похоже, обрадовался и немедленно пригласил бывшего однокурсника в гости, добавив в конце недолгого разговора:

— Я сейчас на мели. Так что захвати по дороге бутылочку водки.

— Макароны, надеюсь, у тебя есть? — косясь на Дашку, поинтересовался Синяков.

— Не знаю… Сейчас поищем… — Грошев явно не привык утруждать себя хозяйственными заботами.

— А мясо?

— Была где-то банка говяжьей тушенки.

— Вот и приготовь к моему приезду макароны с тушенкой. Кстати, я буду не один.

— А с кем?

— С одной особой неопределенного статуса. Сама она претендует на роль жены. Но максимум, на что я согласен, это удочерять ее.

— Ага, значит, спать вас можно положить и вместе, — обрадовался Грошев. — Жилищные условия у меня, знаешь ли, стесненные…

На первом курсе Грошев считался чуть ли не самым забитым из студентов. Детство его прошло в сельской глухомани, правда, в зажиточной семье колхозного бухгалтера. Прочитав в отроческом возрасте массу книг о приключениях, дальних странах и горячей любви, сам он до семнадцати лет не видел ни паровоза, ни многоэтажного здания, ни даже голой девки, хотя уже такого добра в их деревне должно было хватать.

Был Грошев не из хилых (как-никак сказывались хорошее домашнее питание и свежий воздух), но любой драке предпочитал бегство, а унижения переносил со стойкостью мула. В те далекие времена, когда портвейн стоил рубль двадцать семь копеек, он еще не пил, но денежки при себе имел постоянно и расставался с ними легко.

На первых порах это и сблизило его с Синяковым, вечно страдавшим от безденежья. Приятельские отношения начались позже, когда выяснилось что во все без исключения настольные игры Грошев играет лучше своих однокурсников. Он легко выполнил первый разряд по шашкам и даже участвовал в конкурсах по шахматной композиции.

Немало часов, предназначенных институтской программой для изучения радиотехники, электронно-вакуумных приборов и телемеханики, ушло на бесконечные сражения, полем для которых служили разлинованные на клеточки страницы конспектов. Большинство из этих игр, наверное, придумали еще средневековые школяры, столь же склонные к азарту и столь же равнодушные к наукам, как и их одногодки, появившиеся на свет много веков спустя.

Грошев внес в эти легкомысленные занятия основательность и порядок, свойственные его крестьянской натуре. Например, чемпионат группы по «крестикам-ноликам» проходил в точном соответствии с заранее составленным графиком, а его результаты регулярно вывешивались на доске объявлений.

Кроме того, Грошев продолжал много, хотя и бессистемно читать. Особой разницы между Дюма и Достоевским он не видел, зато"нередко развлекал приятелей красочными, пусть и не совсем точными пересказами любимых произведений, соединяя разнородные куски в единое целое и сдабривая весь этот винегрет сомнительными плодами своей собственной фантазии.

На втором курсе Грошева уже не били и даже не посылали после полуночи на поиски сигарет. На третьем он превратился в одну из самых авторитетных особ института, а на четвертом организовал студенческий театр миниатюр.

С чем ему по-прежнему не везло, так это с девушками. Сказывались пуританское воспитание и всякие психологические (вернее даже, психопатические) комплексы, нажитые не без посредства художественной литературы. Тут уж и Синяков ничем не мог помочь приятелю.

Поскольку Грошев перед особами противоположного пола робел, как рядовая шашка перед дамкой, те сами находили способ одарить его своей благосклонностью. Понятное дело, в основном это были обойденные мужским вниманием, зато волевые и бесстыжие дурнушки. Вынужденное целомудрие угнетало их не меньше, чем прыщи и перхоть, так свойственные юному возрасту.