Юрий Брайдер - Гражданин преисподней

— Я в этих кружочках и загогулинах не разбираюсь. — Слова Кузьмы были истинной правдой. — Мне ваши узоры без надобности. Подземные ходы нужно нюхом чувствовать.

— Ну а все же? — настаивал Змей, тыкая в чертеж пальцем. — Вот туннель, который соединяет обитель Света с владениями темнушников. Вот другой туннель, по которому можно добраться до Торжища, а вот два малоизвестных туннеля, которые уходят в лабиринты, на этой схеме не изображенные. Который из них ваш? Только не надо гадать.

— А где дозоры светляков расположены? Тут это видно?

— Конечно. Здесь справа, а здесь слева.

— Светляки на меня слева набросились. Вот и соображайте.

— Все ясно, — Змей чиркнул по бумаге пальцем. — Это совпадает с нашими сведениями.

— Не пойму я только, зачем вам это знать нужно?

— Так… На всякий случай — Змей спрятал чертеж и сразу же переключился на другую тему: — Как глубоко вы проникали в недра Шеола?

— Всяко бывало. Смотря как мерить.

— Меряйте в километрах.

— С километрами у меня слабо, — признался Кузьма. — Я все больше на чутье полагаюсь. На какой мы сейчас примерно глубине?

— Зачем же примерно? Могу сказать точно. Ноль целых девять десятых километра.

— Тогда на ваш вопрос я отвечаю так: можно говорить о трех-четырех километрах.

— Ну а если в стороны? — Змей для наглядности пошире развел руки.

— Тут в километрах не померишь. Это то же самое, что спросить у глиста про величину свиньи, в кишках которой он проживает. Но бывал я во многих местах. Отрицать не буду. Правда, много где и не бывал.

— Например?

— Про Фараоново озеро слышали? Вот его-то я и не нашел, как ни старался. Хотя двое или трое выползков клялись, что даже искупались в нем.

— Разве им воды мало?

— Не скажите. Там совсем другая вода. Она все болезни лечит и раны заживляет.

— Глупости! Я ведь просил вас не отвлекаться… Новые ходы в Шеоле появляются?

— Конечно. За это вам надо спасибо сказать.

— Я говорю о ходах, не имеющих к нам никакого отношения, — пояснил Змей.

— Хм… — На этот раз Кузьма задумался по-настоящему, однако метростроевец не торопил его, делая, наверное, скидку на сложность вопроса. — А знаете, появляются!

— Кто их прокладывает?

— Я почем знаю! А кто прокладывает морщины на коже? Сами собой появляются.

— Морщины появляются потому, что кожа стареет.

— И Шеол стареет. Одни подземные реки иссякают, другие меняют русла. Где-то грунт проседает, где-то вспучивается. Про потопы тоже нельзя забывать. Да мало ли что еще!

— Приходилось ли вам находить какие-нибудь подземные склады?

— Скорее клады, чем склады. В основном мелочовка. Сегодня нашел, а завтра уже сбыл все.

— Хотите сказать, что о складах оружия, амуниции и горючего вам ничего не известно?

— Не хочу сказать, а говорю! Не-из-вест-но! — произнес Кузьма по слогам. — Вы меня еще в прошлый раз этим вопросом замучили, когда я в лазарете почти без чувств лежал.

— Не надо нервничать… Как близко вы подходили к Грани?

— С какой стати мне к ней близко подходить? Я в огонь зря соваться не привык.

— В огонь? — Змей едва не подскочил на своем месте.

— Не в огонь, так под топор, какая разница! Это я для примера сказал.

—А-а-а… — разочарованно протянул Змей. — Есть ли у вас собственная версия причин, вследствие которых наступила Черная Суббота?

— Хоть сто штук. Могу и сто первую сочинить. Специально для вас. Только в другой раз. Устал я что-то. Давно не приходилось столько говорить. Язык распух.

— Хорошо. Будем заканчивать. — Похоже было, что и Змей изрядно вымотался. — Не хотите ли добавить что-нибудь к уже сказанному?

— Добавляют в драке, если кому вдруг мало покажется, — молвил Кузьма назидательным тоном. — В корчме иногда добавляют, но уже за отдельную плату. А мне добавлять нечего. И так всю душу наизнанку перед вами вывернул.

— Вряд ли. Душа ваша — потемки. Шеол, конечно, на всех свою печать накладывает, но на выползков в особенности. Там бездна, — он указал пальцем вниз, — и тут тоже бездна, — палец уперся Кузьме в грудь.

Сказано все было совершенно серьезно, без тени шутки или иронии. Кузьму даже холодок по коже пробрал: а не кроется ли в словах метростроевца причина, по которой бесследно исчезли почти все выползки?

Змей между тем кивнул на прощание и уже поставил ногу на нижнюю скобу лестницы.

— Долго вы меня тут мариновать собираетесь? — опомнился Кузьма. — Выпустили бы на волю. А то я скоро ходить разучусь.

— Выпустим, — не оборачиваясь, пообещал Змей. — Как только получим достаточно надежную гарантию вашей лояльности, так сразу и выпустим.

Эта загадочная фраза неизвестно почему сильно подпортила Кузьме настроение.

Свободу он получил уже спустя сутки. Хотя какая это была свобода — смех один! Просто появилась возможность из одной тюрьмы, очень уж тесной, перебраться в другую, более просторную.

Всяких правил и ограничений у метростроевцев существовало столько, что иной раз казалось — лучше бы сидеть в одиночке, по крайней мере никто шпынять не будет.

В общественную ночлежку Кузьму не пустили — отсутствовали документы на прохождение необходимых предварительных процедур (обманул, значит, Змей с карантином). В то же время обитать где попало тоже не полагалось — могли лишить скудного пайка.

Сам начальник отдела техники безопасности Кузьме на глаза не попадался, словно бы нарочно его избегал. А может, просто брал на измор. Дескать, сам прибежишь и в ножках валяться будешь.

Венедим находился в лазарете, где в преддверии трехстороннего совещания ему усиленно поправляли здоровье. Посторонние туда не допускались. Еще Кузьма узнал, что его бывшее узилище уже занято кем-то другим — увесистый валун вновь прижимал люк, а вокруг расхаживал охранник, бдительность которого (как и все, что касалось профессиональных устремлений метростроевцев) превосходила всякие разумные пределы.

Впрочем, в этой постылой жизни случился и один светлый момент. Одноногий и беспалый ветеран труда, ныне состоящий в штате отдела материального обеспечения, вернул Кузьме все конфискованное имущество.

Первым делом Кузьма взболтнул баклагу, горлышко которой было обклеено бумажками с мутными фиолетовыми штампами. Такие вот были эти метростроевцы — человека могли запросто похитить, зато его имущество берегли как зеницу ока. НД предложение отметить рюмашкой первый день свободы, инвалид, грудь которого украшали железные бляхи с затейливыми надписями вроде «За прокладку туннеля Скрипуха — Гиблое» или «За создание резервной дренажной системы», ответил лишь презрительным взглядом. На таких бездельников, как Кузьма, ему даже слов было жалко тратить.

Пришлось праздновать в одиночестве. Отыскав более или менее укромное местечко, Кузьма несколько раз прилично приложился к баклаге и стал обдумывать свое нынешнее житье-бытье.