Юрий Брайдер - Гражданин преисподней

— А вы все такие… худосочные? — поинтересовался Юрок.

— Нет, — ответил Серко. — Предыдущее поколение, родившееся еще до пришествия левиафана, было кряжистым и ширококостным. — При этом он весьма выразительно глянул на своих спасителей. — Однако вселенское чудовище, положившее конец царствованию рода человеческого, по своей прихоти изменило даже основные свойства природы. Бегать и прыгать стало легче, а дышать труднее. Тяжесть, с начала времен приковывавшая все сущее к земле, ослабела. Разряженный воздух уже не защищает от губительного влияния заоблачных миров, в которых вечный огонь борется с вечным холодом. Поэтому каждый второй младенец рождается уродом, а у всех выживших вытягиваются и истончаются кости. То же самое касается растений и животных. В зарослях мака самый высокий человек прячется с головой, а обыкновенные куры научились летать не хуже ворон.

— Верите ли вы в какую-нибудь высшую силу? Молитесь ли ей? Заботитесь ли о спасении души? — Вопросы эти, как видно, буквально жгли Венедима.

Серко вновь оказался в тупике, но когда ему популярно разъяснили идею Бога, припомнил, что есть люди, истово верящие в высшее триединое существо: землю-мать, оплодотворившее ее небо, чьими глазами является луна и солнце, и их совместно прижитого сына, то есть левиафана.

Услышав столь изощренную и наглую ересь, Венедим застонал, как от зубной боли. Искренне желая угодить одному из своих спасителей. Серко добавил, что существуют и другие категории верующих. Одни поклоняются молотку, соединенному с кривым, как полумесяц, ножом, но отрицают бессмертие души. Другие, наоборот, делают ставку на грядущее чудесное спасение, а нынешнюю никчемную жизнь-обузу посвящают разбою, разврату и употреблению макового отвара. Кроме того, есть много иных кумиров — колесо, женское лоно, мужской детородный орган, змея, огонь, дурман-трава, кости предков. Выбор, как говорится, на любой вкус.

— А крест? Что вы можете сказать о кресте? — не унимался Венедим. — Кто-нибудь поклоняется ему?

— Крест? — задумался Серко, а потом пальцем изобразил на полу что-то вроде кособокой, примитивной свастики. — Да, есть и такие. Только с ними лучше не связываться. Это самые худшие из верующих. На своих сборищах они пьют смешанную с мочой кровь, совокупляются с козами и приносят паскудням человеческие жертвы.

Эти вести окончательно добили Венедима, надеявшегося встретить за Гранью своих единоверцев или хотя бы кротких дикарей, восприимчивых к слову Божьему. В отличие от него, молчальник никаких особых чувств не выказывал, а продолжал невозмутимо разгуливать между колоннами.

О численности нынешнего народонаселения Серко ничего вразумительного сказать не мог, точно так же, как и о судьбе, постигшей моря и океаны. Поглотил ли их ненасытный левиафан или каким-то образом извергнул в заоблачное пространство — так и осталось неизвестным.

Повисли в воздухе и другие вопросы — о ядовитых дождях, сокровищах заброшенных городов и возможности установить с левиафаном хоть какой-нибудь контакт. О Шеоле Серко знать ничего не знал. По его представлениям, жизнь под землей была невозможна в принципе, как, например, на луне.

На минуту наступила тягостная тишина. Плохи были дела в преисподней, но на поверхности земли они обстояли еще хуже. На мечтах о свежем пиве, кильках в томате и легкомысленных девочках можно было поставить крест. (Впрочем, как раз с девочками не все было ясно до конца. Имелись они за Гранью, пусть и длинные как жерди. А значит в этом плане какая-то надежда оставалась.)

— Так ты, говоришь, не жилец на этом свете? — уточнил Юрок, никогда не отличавшийся душевной чуткостью.

— Спасти меня может только чудо, — ответил волхв довольно-таки равнодушно. — Но я все равно благодарен вам…

— Благодарностью твоей даже не подотрешься. Ты бы лучше на поверхность нас вывел. К свету, так сказать.

— Выведу, если хватит сил. — Волхв зашевелился, стараясь сесть. — В крайнем случае вы и сами дорогу найдете. Здесь шкура левиафана дырявая как решето.

— Да ведь каждую дырку небось какая-нибудь особая тварь стережет.

— Они вход стерегут. Оттуда сюда. Дабы никакая человеческая зараза внутрь сама собой не проникла. Кроме тех случаев, когда тебя паскудня силком тащит. А выход свободный. Так по крайней мере говорят знающие люди.

— Вот и проверим, не врут ли твои знающие люди. — Неожиданно для себя Кузьма перекрестился. — Будем, братцы, надеяться на лучшее, но оружие к последнему бою все же приготовим. У кого что есть. Топоры, ножи, пистолеты, кулаки…

Правы были знающие люди, авторитетом которых прикрывался Серко, или нет, но выход на поверхность действительно находился где-то неподалеку, о чем свидетельствовал поток свежего воздуха, колебавший огонь факела. И воздух этот дурманил голову посильней всякой водяры.

Только вот беда: очень скоро они заблудились среди бесконечного леса серых колонн — тонких, толстых, бочкообразных, витых, а кое-где даже сросшихся по пять-шесть штук в единую гроздь. Здесь почему-то не помогало даже феноменальное чутье Кузьмы.

А вокруг творились чуждые и страшные дела. Прямо на их глазах химера-вертячка приволокла бесчувственное человеческое тело и стала быстро-быстро заделывать его в колонну, по такому случаю обильно покрывшуюся полужидкой пузырящейся субстанцией, похожей на мыльную пену. Спасать надо было несчастного соплеменника, но первое же порывистое движение Кузьмы в ту сторону вызвало немедленную реакцию химеры. Все ее многочисленные щупальца угрожающе растопырились, как бы предупреждая неведомого защитника — попробуй только сунься.

— Пропал мужик, — оглядываясь через плечо, крякнул Кузьма. — Если по одежке судить, то это охотник за летучими мышами.

— Здесь в каждом столбе кто-нибудь пропавший замурован. — Юрок силой увлек его вслед за собой. — Всем не поможешь, а неприятностей наживешь.

Но, как оказалось, колонны служили не только для того, чтобы превращать людей в здухачей. Когда одна из них, наверное, самая толстая, внезапно лопнула, во все стороны посыпались химеры-крапивницы, каждая из которых размерами не превышала кулак. Детки, значит. Расти им еще и расти.

— Вот уж где рассадник заразы в самом деле, — ворчал Юрок, с отвращением давя сапогами этих пока еще нежных и безвредных тварей. — Эх, здесь бы бомбу рвануть!

— Боюсь, что бомба не поможет, — возразил Кузьма. — Не те масштабы.. И раньше таких бомб, чтобы левиафану навредить, не было, а теперь тем более. Если его условно сравнить с человеком, знаешь, кем тогда будем мы?

— Вшами, что ли?

— Нет, не вшами. Бактериями. Существами такими мелкими, что их и в увеличительное стекло не разглядишь. А главная задача бактерии, тем более одиночной, не войну с хозяином организма вести, а от фагоцитов спасаться.