Владимир Горбачев - Темные пространства

Выслушав мой рассказ, Кандерс собрал учеников. Расследования не потребовалось: все знали, кто у нас увлекался фантомами, и Томас не стал отпираться. Он объяснил, что, работая с фантомами, столкнулся с непреодолимой трудностью: никак не удавалось проверить плотность создаваемых объектов, характер их воздействия на окружающих. Дело в том, что избранные всегда видели призрачную, даже карикатурную природу фантомов; необходимо было провести опыты на людях. Он не подумал о том, как это отразится на наших отношениях с местными жителями, что это может ухудшить наше положение, привлечет к Центру лишнее внимание. Теперь он сознает свою ошибку, глубоко раскаивается в ней и обязуется более не ставить под удар наше общее дело. Но раз уж все вскрылось, продолжил он свое выступление, он хочет рассказать о сделанном им важном открытии. Не все жители деревни воспринимают созданные им фантомы как реальные объекты; есть один мальчик, который видит их так же, как мы, — прозрачными. То есть он тоже относится к числу избранных. Таким образом, открыт новый способ отбора — без приема больных, без многочисленных тестов, простой и эффективный. Он, Томас Глечке, предлагает обсудить возможности его использования.

Никогда ни до, ни после этого я не видел Кандерса в таком гневе. Нет, это неточно сказано: мы вообще никогда не видели, чтобы он испытывал гнев, злобу или нечто подобное. Надо было знать нашего учителя, чтобы понять, насколько такие чувства были ему чужды. Он и теперь говорил не повышая голоса, но это ничего не меняло. Он заявил, что объяснения Томаса не стоят ломаного гроша, что он совершил не ошибку — предательство, смешал имя нашего Центра с грязью, потому что сознательно вызываемый у людей страх — самая отвратительная грязь.

Возможно, Кандерс надеялся, что Томас поймет, что совершил, искренне раскается, но случилось иначе. Глечке заявил, что считает моральные оценки неприменимыми и вредными, что надо говорить о нас и перспективах нашего общего дела, а не о напуганных обывателях. Именно тогда Кандерс произнес те самые слова, которые вы уже слышали: «Ты — не один из нас. Произошла ошибка». И те, о стервятнике. Он приказал Томасу покинуть монастырь. Возможно, Глечке не ожидал такого поворота, но не показал этого. Он надменно заявил, что мы еще пожалеем о своем поступке, еще услышим о нем — ну, что обычно говорится в таких случаях.

Кандерс после этого был страшно подавлен. Он стал сомневаться в методике отбора, в принципах нашей подготовки, кажется, даже в ее цели — во всем. Он постоянно повторял, что допустил чудовищную ошибку, что надо пересмотреть все с самого начала. И еще он начал быстро, прямо на глазах стареть; до этого мы как-то не воспринимали его возраст. Однажды он собрал нас и объявил, что вскоре его не станет; мы должны покинуть Кисслинген и продолжить наши занятия поодиночке; те из нас, кто будет проводить отбор (он назвал их), должны ужесточить его критерии. Спустя несколько дней он умер.

Дальнейшее в общих чертах вам известно. Выполняя завещание нашего учителя, мы разъехались, затаились и продолжили нашу работу. О Томасе мы много лет ничего не слышали — до того дня, когда Максим сообщил, что Томас явился к нему и, перемежая свою речь угрозами, потребовал, чтобы Максим не смел выступать ни с какими заявлениями о Центре. Конечно, мы заинтересовались, расспрашивали Максима, но не придали этому сообщению того значения, которого оно заслуживало. А потом произошла эта трагедия… Вот, пожалуй, и все.

Он замолчал. Я тоже не знал, что говорить. Этот человек, сидевший на корточках напротив меня… Теперь я воспринимал его иначе. История, которую я расследовал, до сих пор представляла собой нечто вроде задачи, которую было необходимо решить. Теперь она стала реальностью. Летать, жить в безвоздушном пространстве, управлять кровотоком… Почти всемогущие, почти бессмертные… И существует ли граница этого «почти»?

Вергерус первым прервал молчание.

— Теперь вы не считаете нас своими врагами? — спросил он. — Не будете требовать, чтобы мы непременно заявили о себе и находились под контролем?

— Нет… конечно, нет. Но… Скажите — значит, кто-то продолжает проводить отбор?

— Да. Я провожу отбор. И еще один из нас.

— Значит, число избранных увеличивается?

— Да, сейчас их насчитывается 48 человек. Однако новые вступившие еще не достигли той зрелости, которая позволила бы считать их действительно избранными. Теперь мы не спешим — боимся совершить новую ошибку.

— Понимаю… Однако мы не решили главное. Вы считаете, что мы не сможем справиться с Глечке. Что же — оставить его в покое?

— Почему же? Нет. Просто нельзя допустить новых жертв. Мы совершили ошибку, мы и должны ее исправить. Эта задача по силам только нам.

Я поднялся.

— Благодарю за ваши разъяснения, профессор, за предложенную помощь. Мы не можем устраниться от своих обязанностей. Мы продолжим «дело Глеч-ке» и доведем его до конца. Постараемся учесть ваши предостережения.

Я уже дошел до двери, когда новая мысль заставила меня обернуться.

— Вы сказали, что Кандерс вел какие-то записи — дневник или журнал. Где он?

Вергерус пожал плечами.

— Он исчез! Перед тем как покинуть обитель, мы тщательно все проверили — не должно было остаться никаких следов, — но не обнаружили ни одного клочка каких-либо записей. Это странно, но это так, поверьте. Может быть, Кандерс перед смертью уничтожил дневник?

Я не стал говорить ему, что он ошибается. Ведь я тоже не знал ответа.

Все встревожены загадочным исчезновением Скиннера. Его нет уже третий день. Позавчера он ушел, чтобы поупражняться с полями. Никто не стал волноваться, когда он не явился к обеду — такое случалось. Но он не пришел и вечером. Не я один отказался в ту ночь от сна. Утром мы отправились на поиски. Они продолжаются и сейчас.

Никто не знает, как объяснить случившееся. Даже предположений разумных нет! Мои ученики не могут ни заблудиться (они отлично ощущают пространство и свое положение в нем), ни стать добычей хищников: никакой зверь, даже самый голодный, не осмелится напасть на избранного — они чувствуют нашу силу, и еще не было случая, чтобы они преодолели свой страх.

Бывает, правда, что в состоянии полного углубления, напряжения всех сил избранный теряет контроль над собственным телом и может бессознательно — как бы дублируя мысленные, душевные усилия — сделать несколько шагов. Если в это время он находится на краю глубокой расщелины или трясины… Но я не раз предупреждал их об этой опасности, и поэтому каждый выбрал себе удобную площадку для занятий, где можно ничего не опасаться. Несколько шагов — не несколько сот метров, и все же я распорядился, чтобы обследовали все обрывы и болота неподалеку от того места, где занимался Эрик.