Фиона Макинтош - Предательство

Кажется, Элиссу это не слишком заинтересовало, и Соррель решила, что может не продолжать. А вот что касается другого разговора… Она представила, что отгорожена от девушки невидимой стеной, и мысленно послала зов.

«Здравствуй, любовь моя, — отозвался у нее в голове спокойный голос. — Как ваше путешествие?»

«Прекрасно, Меркуд. Мы уже подъезжаем к Фрэгглшемскому Долу. Если повезет, к следующему новолунию доберемся до Мексфорда».

Ответом ей был вздох облегчения.

«Хорошие новости. А девочка знает?»

«Нет. Кажется, ее это не интересует. Ты уверен, что поступаешь правильно?»

«Конечно. Он идет. Скоро поговорим».

Прежде, чем Соррель успела ответить, связь оборвалась.

Женщина глубоко вздохнула. Да, порой ей казалось, что она не в состоянии постичь смысл происходящего. Пока же ясно было одно: надо поскорее оказаться в Фрэгглшемском Доле — тем более, что им осталось несколько часов пути.

Впрочем, дорога до этого шумного городка заняла куда меньше времени, чем рассчитывала Соррель. По прибытии путешественницы первым делом сняли комнату на постоялом Дворе «Сноп пшеницы».

Но они были не единственными, кто сегодня прибыл в Фрэгглшем: за городом пестрели палатки знаменитого Бродячего цирка Зорроса. Рядом уже расставляли скамьи, арену ограждали разноцветными флажками, которые трепетали на легком ветру. Недалеко от северной стены вырос целый лабиринт, где разместились циркачи и их животные, а южнее, недалеко от главных ворот, красовались яркие переносные лотки. Это был настоящий город в городе — десятки странствующих артистов, смотрители, владельцы ларьков, которые готовились к вечернему представлению.

Элисса была очарована.

— Я столько слышала про этот цирк… Не могу поверить, что он здесь!

На Соррель подобные вещи впечатления не производили. Куда больше ее волновало другое: они рискуют застрять здесь дольше, чем она рассчитывала. Просто чудо, что в «Снопе пшеницы» нашлась свободная комната… А может быть, и не чудо. Хозяин сказал, что на его постоялом дворе остановился кто-то из приближенных короля.

— Инквизитор Гот, — виновато прошептал он. Кого-кого, а Гота Соррель никогда не боялась. Она могла вести мысленную беседу прямо перед носом у Инквизитора, и он бы ничего не заметил. Тупица! Все, на что он может полагаться в поисках Чувствующих — это на доносы да на свой волшебный камушек. Соррель усмехнулась. Но девочка может испугаться. Не надо быть Чувствующим, чтобы тебя охватил ужас при виде Инквизитора. Нет, рисковать нельзя. Элисса не должна привлекать к себе внимание.

Тем не менее, комнату они сняли. Но, во имя Света! Девочка так рвется на представление… Все мысли у нее только об этой пестрой площадке, чудных людях, которые входят и выходят из шатров, и еще более чудных животных, которые едят или греются на солнышке. Да, чему быть, того не миновать.

— Возможно, мы сходим на представление, — мягко сказала она.

Элисса выглядела так, словно получила в подарок драгоценное украшение. Она прямо светилась от счастья, а в глазах танцевали искорки. Кажется, сильнее радоваться было невозможно… и тут она улыбнулась и с радостным воплем повисла у старушки на шее. А вся цена этому счастью — четыре рояла, подумала Соррель.

Инквизитор Гот был в ярости. Его прекрасный жеребец оступился и потянул сухожилие, когда его отряд, наводя ужас на горожан, легким галопом въезжал в ворота Фрэгглшема. Теперь коня пришлось поставить в конюшне. В главной конюшне этого мерзкого задрипанного городишки! И в довершение всех бед, сюда прибыл этот проклятый цирк, сборище блохастых тварей и гнусных нищих, язва на теле Королевства, бродячее бедствие!

Гот в бессильной ярости стукнул кружкой об стол. Подумать только, его люди уже возвращаются в Тал, а ему самому придется еще два дня торчать в этой дыре. Ровно столько будет заживать нога у его жеребца — на другой лошади он, само собой, не поедет. Да, казалось бы, гневом горю не поможешь… Но приятно видеть, как этот жирный трактирщик всякий раз обливается потом. И как вздрагивают служаноч-ки… С ними, возможно, стоит держаться помягче, злорадно подумал Инквизитор, чтобы позже позабавиться с одной из них. Он отметил одну из них, уже не девочку, с пышной грудью, и представил, как она будет взвизгивать, когда он начнет щипать ее за соски. Да, они все сполна заплатят ему за эту задержку.

Левая сторона лица задергалась сильнее, но Инквизитора это мало беспокоило. Он силен. Это когда-то он был нищим сиротой, у которого за душой ничего, кроме знатного происхождения. Теперь его уважают. Все началось с пожара, уничтожившего дом, где жила его семья. Это было больно. Но пожар избавил его от родителей, которые только зря коптили небо. От вечно пьяного отца, который не пропускал ни одной юбки, и матери, постоянно хнычущей старой развалины. Им повезло: они по уши влезли в долги и скоро должны были предстать перед судом. Они пустили на ветер огромное состояние, скопленное дедом Гота. Великий пожар, который превратил в пепел пол-столицы, просто приблизил неизбежное. Он положил конец их жизни, в которой было много шуму и мало толку, и им следовало радоваться смерти, как избавлению. По крайней мере, Готу нравилось так думать.

Сам он, Элмид Гот, тогда совсем маленький мальчик, сильно обгорел, но остался жив. Стараниями знаменитого лекаря Меркуда он встал с постели, которая должна была стать ложем смерти, и вскоре попал на глаза королевской чете. И им стало жаль мальчика с изуродованным лицом, отпрыска славной фамилии.

— О, ты проклинаешь тот день, Найрия, — пробормотал Гот, глядя в свою кружку. — А этот старик, твой древний приживал, готов плеваться ядом, едва услышав мое имя. Он хотел бы повернуть время вспять! Тогда бы он не стал биться, чтобы спасти обгоревшего мальчишку, а просто бы прикончил его, не дожидаясь, пока тот сам сдохнет!

Губы Инквизитора скривила отвратительная ухмылка. Он обернулся…

И увидел девушку изумительной красоты. Красавица только что вошла в «Сноп пшеницы» и что-то возбужденно втолковывала старухе, которая следовала за ней.

— Значит, сегодня вечером?

Гот догадался, что речь идет о представлении в цирке.

— Ну сколько можно спрашивать, Элисса! — отозвалась старуха. — Я же обещала.

Гота они не заметили. Инквизитор проследил, как старуха подталкивает девушку к лестнице, и облизнул неровные шершавые губы- еще одно напоминание о пламени, которое превратило его лицо в жуткое месиво. Невредимыми остались лишь глаза — ледяные, синевато-серые, средоточие ненависти ко всем, кто был красив и одарен. Теперь эти глаза следили, как Элисса поднимается по лестнице, а потом ее очаровательную фигурку скрыла темнота коридора.