Игорь Ревва - Испытательный срок

Эллина обежала взглядом изумленные лица команды и принялась ощупывать свое лицо.

— Не может быть, — пробормотала она. И в голосе ее — чистом и звонком — с трудом угадывались интонации прежней Эллины.

Сама Эллина чувствовала, что переменилась. Она после долгих лет вдруг ощутила себя здоровой и полной сил, способной горы свернуть. И это ощущение наполнило ее радостью. Ей захотелось рассмеяться, захохотать — во весь голос, не опасаясь боли в горле. Но единственное, на что она отважилась, — широкая улыбка.

— А ты говоришь — не может быть! — усмехнулся Коновалов.

— Да я и сама не верю... — пробормотала Эллина. — А что, я сильно изменилась?

— Не без того, — согласился Колобок. Он уже окончательно пришел в себя и теперь смотрел на Эллину с плохо скрываемым восхищением. — На человека даже стала похожа немножко.

— Ну тебя, — смутилась Эллина. — Катя! Я... правда?..

— Правда, — ответила Катя.

— Махват... он просто предложил... он ничего не потребовал взамен. То есть потребовал, но я не согласилась. Тогда он предложил это просто так... и я, наверное, согласилась... то есть он сказал, что мне нужно просто очень сильно этого захотеть... то есть, фактически, все-таки согласилась... — Она опять смущенно улыбнулась.

— А я отказалась, — улыбнулась в ответ Катя.

Эллина посмотрела на ее лицо — искусственная половина его матово светилась в полумраке комнаты. И радостная улыбка на губах Эллины увяла.

— Я думала, это сон, — прошептала Эллина.

— Нет, это Преисподняя, — возразила Катя.

Мне раньше часто такой сон снился. Не, серьезно!

То есть сны-то мне вообще очень редко снятся, но когда снится что-то, то обычно такое вот. Типа как я просыпаюсь, а она — рядом. Мархаэоль типа...

Я тогда и имени ее не знал еще. После Твери я вообще сам не свой ходил, Гнусь подтвердить мог бы, если б жив был, бедняга. И часто просыпаешься так вот, а ее нету. Обидно типа. Сразу же в морду кому-нибудь дать охота. И все такое...

А сегодня я глаза открыл — думаю, сон. Она рядом, лежит тихонечко, я подумал, что спит типа. Осторожно так рукой ее за плечо трогаю — ткань платья тонюсенькая, тело под пальцами теплеет. Осторожно так прикасаюсь, типа чтобы не разбудить.

Но она не спала, сразу глаза открыла, улыбнулась. Блин! Мне улыбнулась! Смотрит на меня — желтые глаза, будто огонь переливается, будто металл расплавленный. Та баба, которая на меня в Театре Колесниц уставилась, так смотреть не может, как Мархаэоль. Та просто демон была, магией своей типа привлекала. А эта...

Эта — совсем другое дело. Она так смотрит, что умереть ради нее готов.

И вот что мне странно — я себя не вполне понимаю типа. Ведь сколько у меня баб было — не сосчитать. Ну, не то чтобы очень уж много, откровенно говоря, но бывало, несколько раз... Не, не в этом дело-то, не о том я...

Мне когда женщину хотелось, всегда себе находил. Чего-то они во мне такое чувствовали — одна из них сама мне как-то сказала. Но никогда ни с кем мне не было на душе так... блин! не знаю, как и сказать! Не то чтобы спокойно, а... ровно, что ли?.. Не, не знаю я!..

Я ведь к Мархаэоль еще, можно сказать, и пальцем-то не прикоснулся. То есть прикасался, конечно, но всегда с этакой опаской. Потому что и правда боязно — обидеть ее по-настоящему боюсь. Как будто в руках у меня какая-то хрупкая типа вещь находится, чуть не так чего сделаешь — вдребезги разлетится, не соберешь потом. И все такое. И сейчас вот, как проснулся я, смотрю в глаза ее — те же чувства в душе гуляют.

— Нам пора уходить, — шепчет.

— Куда? — спрашиваю.

— Ко мне, — отвечает, — в Харамишат. Там будет спокойнее...

Хмыкнул я этак недоверчиво — ага, спокойнее. Это в Преисподней-то! Не, нормально, да?

— Мне спокойнее, — поясняет. — За тебя.

Молчу. Чего тут скажешь?

Она легко так садится, потом встает, идет к дверям.

— Ты, — говорит, — друзьям своим скажи, что сейчас уходим. Они в соседней комнате... должны быть...

Говорит она, а в глазах ее что-то опять мелькает, беспокойство какое-то. Как будто она то ли типа сомневается, что нам уйти удастся, то ли за ребят переживает.

Мне тоже неспокойно стало, поднимаюсь я, спрашиваю:

— Куда ты сама-то?

— К брату, — отвечает. — Проститься надо. И поговорить.

Киваю. Понятное дело типа.

— В коридоре слуги, — продолжает Мархаэоль, — они отведут вас в Зал Мира. Это комната так называется, ты сразу узнаешь, там должно быть шесть дверей. Никуда сами не заходите, потому что только одна из них ведет в Харамишат.

— А остальные? — спрашиваю.

— В другие провинции Саакбарада. А одна из них — на Остров. Так что ждите меня, чтобы потом мне не пришлось тебя разыскивать по всему миру...

Сказала и вышла. Я постоял немного, тоже в коридор вышел.

Слуги эти Махватовы, с горящими мордами, по-прежнему вдоль стены торчат, как статуи типа.

— Здорово, орлы! — говорю.

Молчат, суки. То ли глухие, то ли просто положили они на меня. Ну, это мне фиолетово, не за этим я сюда вышел...

Подхожу я к двери соседней комнаты, трогаю ее рукой, как Мархаэоль двери эти открывает. Дверь, само собой, пропадает на фиг. Захожу в комнату — наши все на месте, даже старый хрен в углу торчит.

И тут меня что-то насторожило. Сейчас объясню, чего именно.

Наших здесь должно быть четверо, а если считать со старым хреном — то пятеро. Ну, пятеро и есть. Только одна морда мне почему-то почти совсем не знакома.

Баба какая-то. Уставилась на меня, скалится... Я хотел было ей чего-нибудь серьезного типа сказать, а потом в глаза ее посмотрел, узнал сразу, и челюсть моя чуть об пол не стукнулась.

— Эллина?!

Она улыбается, кивает.

— Не узнал? — спрашивает.

Голос у нее чистый, звонкий, словно вода журчит. Да и вообще изменилась она, словно другой человек совсем.

Принялись они мне все чего-то там объяснять про Эллину, я слушаю, врубаюсь понемногу. А сам глазами по лицам ребят шарю. Не нравятся они мне. Причем все сразу и каждый в отдельности.

Катя типа ничего, как прежде. Только в глазах ее тоска какая-то появилась — так, самую малость. Как бывает, когда идешь куда-нибудь, до фига уже прошел, а потом вдруг узнаешь, что еще больше чем до фига идти осталось.

Колобок какой-то нервный, дергается все, суетится. Будто торопится куда-то. Куда торопиться-то?! Все равно без Мархаэоль здесь торчать будем.

Коновалов Юрка тоже нервный, но слегка. И радостный почему-то, тоже самую малость. Как будто это ему Махват здоровья дал, а не Эллине. Говорит, смотрит, двигается — все как будто слегка свысока типа. Я, наверное, точно такой же ходил в первый день, когда автомат свой заполучил. Типа ни у кого нету, а у меня есть, во как!..

Маркулий, старый хрен, грустный немножечко. Словно уходить не хочет. А может, и не хочет — фиг его разберет. Хотя, понятное дело, тут он ни фига не останется, и все такое.