Николай Буянов - Клятва на мече

– Иду, иду. Привет, мам.

– А я уж думала, дома нет никого. Звоню, звоню. Сумку хоть у матери забери!

– А что там?

– Крабы. Я крабов купила. Вынимай.

– Ну конечно. Я боюсь, вдруг цапнут.

– Не глупи. Они в целлофане. Почему из школы так рано? С уроков сбежала?

Алена моментально стала серьезной.

– Да, мама. Товарищам удалось отвлечь охрану и провезти меня в вагонетке с углем. Без жертв, конечно, не обошлось… Но мы отомстим!

– Вечно твой юмор. Как с учебой-то?

– Нормально. Я девочка немного взбалмошная, но начитанная и эрудированная.

– Кто это сказал?

– На родительские собрания надо ходить.

Алла Федоровна взглянула на себя в зеркало и поправила прическу. Тридцать семь. Не девочка. Ноги отекают по вечерам, врач говорит, камешки в почках. Мешки под глазами приходится скрывать с помощью слоя пудры. Но в общем и целом… Ягодицы упругие, спина прямая, бедра при ходьбе еще покачиваются как надо, высокая грудь эффектно облегается голубой блузкой с открытым воротом. Очень даже ничего. Мужики исправно поворачивают вслед головы, будто подсолнухи за солнцем.

– Ты что там застряла? – спросила Аленка из кухни.

– В зеркало смотрюсь.

– Зря стараешься. Папка опять в кабинете со своим фолиантом. «И пыль веков от хари отряхнув»…

– От хартий, – машинально поправила Алла. – Это тот фолиант, что Георгий Бадиевич привез из экспедиции?

– Наверно. Мам, а он правда профессор, или это кликуха?

– Господи, ну и лексикон. Валера на тебя плохо влияет.

– Это он-то? – усмехнулась Алена. – Он при мне и пикнуть не смеет. Валерка у меня на коротком поводке.

«На коротком поводке» – это мамино выражение. У нее самой «на коротком поводке» всю жизнь был Гоги. Доктор наук, и по сей день выглядевший как мальчишка: худощавый, но не худой, загорелый дочерна, при черной бороде, куда затесалось чуть-чуть благородной седины. Ковбойская шляпа с широченными полями. В общем, романтический герой, Джон Верный Глаз. И на мамку смотрит так, будто вот сейчас резко свистнет, подзывая белого коня, и умчит любимую в горы под свист ветра, не обращая внимания на запоздалые выстрелы за спиной…

Игорь Иванович в своем кабинете непроизвольно оглянулся и посмотрел на сиротливый диван у стены. Он спал на нем уже года три. Помнится, тогда, в самом конце осени, буйствовала эпидемия гриппа, и он свалился с температурой. Алла надела марлевую повязку и прозрачно намекнула, что, дескать, было бы хорошо на некоторое время Игорю поночевать отдельно, в целях карантина. Игорь согласился, перебрался в кабинет на диван, да так там и остался. Все произошло естественно и само собой. О разводе они и не помышляли. Оформление документов, суд, раздел имущества… Не гниющий Запад, где стоит снять трубку и позвонить адвокату. Наша система гораздо более гуманна и мудра: хочешь не хочешь – живи вместе. А там, глядишь, где словечком перебросишься, где мусор выкинешь. Стерпится – слюбится…

– Ты мне не дури! – визгливый голос жены из кухни. – Гимнастику она решила бросить! Надоело, видите ли! А по улице шляться не надоело? Дискотеки не надоели? Валерка этот по ночам телефон обрывает! Нет, я это прекращу.

Дверь распахнулась, на пороге стояла Алла – разгневанная, с алыми пятнами на лице.

– А ты что молчишь? Ты отец или чужой человек? Вырастил дочь!

– Почему я? – растерялся Игорь Иванович. – Вместе растили. А насчет дискотек – так вспомни себя в ее возрасте.

– Себя? – взъярилась Алла. – Ты меня еще смеешь упрекать? Я была дурой. Беспросветной дурой! Муж тряпка, дочь неизвестно что. Я хожу как нищая…

– Может, не стоит сейчас-то?

– А кого ты стесняешься? Собственной дочери? Папочка, видите ли, патриот науки! Сидит в каком-то сраном музее…

Музей.

Игорь Иванович тихонько вздохнул. Музей – это больная мозоль и для него, и для Аллы.

На эту работу он согласился сразу, как только стало ясно, что дорога на кафедру и в аспирантуру для него закрыта. Музей для Историка (с большой буквы – это-то все признавали) – почти идеальное место: тишина, минимум посторонних, богатая библиотека и доступ к архивам. Он ушел туда, как нырнул в глубокий прохладный омут – с головой. То ли от постоянной пыли, то ли от недостатка ультрафиолета кожа его приобрела нездоровый землистый оттенок, незаметно выросло брюшко, и по лестнице уже к сорока годам он начал подниматься с одышкой, отдыхая через пролет.

– Ну, вы тут ругайтесь, а я пошла, – зевнув, сказала дочь.

– Это куда еще?

– Прошвырнусь. Может, Валерка компанию составит. Не все же ему телефон обрывать.

Алла Федоровна издала короткий смешок.

– Со мной сейчас будет истерика, – сообщила она. – «Ругайтесь»! Из-за кого мы, по-твоему, ругаемся? Что с тобой делать? Да! – Она раздраженно сняла трубку звонившего телефона.

– Привет, муха. Скучаешь?

У Аллы медленно округлились глаза.

– Что?

– А то хочешь, сходим в «Кисе». Там сегодня Вадька Прыщ, его смена. Может, бесплатно пропустит, а то у меня, если честно, с бабками напряг.

– С чем?

– Ох, простите, Алла Федоровна, не признал. Алена дома?

– Ас чем у вас напряг?

– Да с деньгами. Но это неважно, собственно…

– Вот что, молодой человек. Моя дочь с дворовой шпаной не общается, запомните.

Трубка обиженно засопела. И уточнила после пуазы:

– Я вообще-то студент второго курса.

– О боже! – Алла нервно хихикнула. – И что вы изучаете? Классическую литературу?

– Кафедра точной механики в политехническом. Алла собралась было съязвить, но Аленка величественно, как королева, отняла трубку:

– Это я, Валер. Как дела? Можно сходить, дома у меня сейчас ураган. А, не бери в голову. Жди, скоро выйду.

«Абсолютно мой профиль», – подумала Алла, глядя сбоку на дочь. Политехнический! Бог ты мой! Единственная польза – это, кажется, он уговорил Алену заняться всерьез английским. Ей самой это оказалось не под силу. Сейчас она болтает уже получше их «тичера» – очкастой мымры, лет сто назад окончившей вечернее отделение пединститута.

Валера! Алла хмыкнула. Хорошо еще, что дочь не влюблена в этого мальчишку. По всему видно, не влюблена. Мелковат. Девочка красавицей растет и умницей. У нее должна быть другая дорога. Вот только гимнастика… Ну да утрясется.

Игорь Иванович сидел за письменным столом и смотрел в одну точку, которая располагалась на гладкой стене перед ним. Ему не было нужды заглядывать в альбом с фотографиями на столе, он и так знал их наизусть – каждый штришок. На всех в разных ракурсах была запечатлена ксилограмма с несколькими сотнями значков. То, что Аленка обозвала фолиантом.

Ключ к письменам подобрать было непросто. Игорь Иванович продвигался медленно, шаг за шагом, будто нащупывая нить во тьме (расхожий оборот, но точнее придумать невозможно). И чем дальше он шел, тем непонятнее становились ощущения, вызываемые неизвестно чем (или кем?). Это трудно было объяснить словами. Он попытался как-то раз, не жене, конечно, они уже целую вечность говорили на разных языках, а, как ни странно, «другу дома». Вообще-то тот имел на это право – как человек, который привез документ из экспедиции.