Николай Буянов - Медиум

Чонг сразу узнал эту лошадь – помогла ярко-красная сбруя со вшитыми (вмерзшими: уж никогда им не зазвенеть!) золотыми монетами. Переломанные ноги неестественно торчали в стороны, в темных расширенных глазах навсегда застыл ужас перед надвигающейся стихией. Вьючные мешки были разорваны, и груз – прекрасной выделки мех горных косуль – разлетелся по склону вместе с обрывками одежды, снаряжения, человеческой кожи и сгустками крови.

На Кахбуна-Везунчика он наткнулся только благодаря Спарше, который спустился вслед за хозяином и теперь рыскал в снегу, полагаясь на собственный нос. К богатому купцу боги и впрямь, похоже, остались благосклонны: он не замерз, как другие, беспомощно пытавшиеся переломанными окровавленными пальцами царапать свои ледяные могилы. Везунчик просто ударился головой о камень и умер мгновенно, даже, наверное, не. успев испугаться. Что ж, свою судьбу не дано знать никому из смертных.

Вокруг, шагах в двадцати, в снегу попадались золотые слитки, выпавшие из распоротой сумки купца. Чонг не притронулся к ним. Он продолжал искать в надежде спасти тех, кто был ещё жив, быть может, но раз за разом откапывал трупы – круторогие мохнатые быки, вьючные лошади, люди, одетые кто победнее, кто побогаче – здесь были все равны. Все вперемешку. Чонг опустил голову. Он чувствовал вину перед этими людьми. Ему не поверили, не вняли словам о суровом лха, охраняющем тропу… Значит, он не сумел убедить их. Он вспомнил возницу, чуть не огревшего его кнутом. Что было делать? Кричать? Бежать вслед каравану?

«Кричать. Бежать вслед».

Перед внутренним взором вдруг возникло осунувшееся лицо учителя.

«Ты должен был использовать любую возможность. Ты мог обогнать караван и встать на дороге, не пускать! Зачем я тратил на тебя свои силы и время? Чтобы ты ставил по-прежнему выше всего свои личные обиды?

Я-то надеялся, что ты давно излечился от таких мелочей».

Чонг встал на колени посреди снежного кладбища. Что он мог теперь? Только помолиться за души усопших. Попросить Всемилостивого Будду о прошении, чтобы Он послал им достойную грядущую жизнь, не позволив вечно скитаться в Трех Низших Мирах… Он коснулся лбом холодной земли, и тут Спарша тихонько зарычал.

За каменной осыпью, где дорога делала поворот, послышался неясный шум. Чонг мгновенно вскочил, подхватил свою палку и побежал вверх, утопая в снегу.

Белая лавина пощадила того самого юношу, почти мальчишку, который перехватил тогда руку возницы… Теперь, однако, его жизни угрожала другая опасность: двое разбойников, черных и ловких, будто обезьяны, и охочих до мертвечины, словно стервятники, насели на него, распластав в снегу, а третий, поменьше ростом и потолще, с бельмом на глазу и одутловатым лицом, точно упырь, суетливо обыскивал его одежду. Чуть вдалеке пофыркивали две низкорослые лошадки. Чонг мысленно поблагодарил Будду за, то, что тот услышал его мысли: «Может быть, когда-нибудь мне удастся отплатить тебе добром за добро…»

– Спрячься, – велел он барсу, и тот, недовольно рыкнув, улегся за камнем.

Упырь, ощупав всю одежду юноши, сплюнул с досады.

– Ничего нет. Пусто!

– Послушайте… – еле слышно проговорил парнишка.

– Заткнись, – зло сказал высокий костлявый разбойник, тот, что держал его на земле, не позволяя встать. – Что с ним делать?

– Прирезать, и дело с концом.

Упырь, воровато оглянувшись, вытащил из-за пазухи изогнутый нож.

– Эй!

Все трое обернулись и удивленно уставились на Чонга, появившегося на дороге.

– О Будда, – пробормотал упырь, – этот полудохлый, кажется, здесь не один. Что смотрите? Прикончите его!

Чонг широко улыбнулся, будто встретив старых, друзей.

– Не стыдно вам, добрые люди? Нападаете на тех, кто слаб и не может защититься.

Двое подручных упыря; отпустив свою жертву, мелкими шажками двинулись навстречу Чонгу. Не то чтобы они боялись его, нет… Они были вооружены длинными ножами и имели изрядный опыт в потасовках, а противник (далеко не великан) был всего один. Их смущало лишь то, что он спокойно стоял посреди тропы и улыбался довольной улыбкой, вместо того чтобы испугаться и удрать.

– А ведь он вас обманул. – Чонг указал на упыря. – Вытащил у юноши золотые монеты и спрятал от вас. Конечно, зачем же делиться?

Костлявый немедленно обернулся к упырю. Похоже, он не слишком доверял напарнику. – Тепе, – угрюмо произнес он.

– Что Тепе? Что Тепе? – заверещал тот. – Кому вы поверили?

(Очень подходящее имя, вскользь подумал Чонг. «Тепе» означало «маленький коврик для ног».) Юноша с трудом приподнялся на локте.

– Он прав. У меня на поясе висел кошель… Теперь его нет. – Два ножа мгновенно развернулись и посмотрели в живот упырю. Тот, криво улыбаясь, стал пятиться назад, пока не уперся спиной в большой валун.

– Вы что, не верите мне, своему главарю?!

– Ты нам никакой не главарь. Лучше по-хорошему отдай золото!

Клинок упыря тускло блеснул в воздухе.

– Назад, недоумки!

Бац!

Тяжелая палка Чонга со свистом опустилась на руку, сжимавшую оружие. Тепе удивленно проследил за улетевшим в снег ножом, прижал ушибленную кисть к животу и ненадолго потерял интерес к происходящему. Чонг уже забыл о нем… Ощутив движение сзади, он шевельнул палкой, и она, словно змея, обвилась вокруг локтя костлявого. Прием так и назывался – «Змея, обвившая ветвь».

Взмах ножом справа. Мгновенный разворот вокруг оси, с опорой на пятку, – «Схватить за хвост быструю птицу»… Два бандита с воплем летят на землю, больно, стукнувшись лбами. Чонг отскочил, угрожающе выставив палку перед собой. Юноша из каравана, шатаясь, поднялся на ноги И взял валявшийся в стороне нож с костяной рукояткой.

– Отдыхай, – бросил ему Чонг. – Сам справлюсь.

Но юноша молча указал рукой вверх по склону. Оттуда с гиканьем скатывались другие разбойники (выходит, их тут целая шайка!). У некоторых ножи были привязаны к длинным палкам, представляя собой некое подобие копий. Два или три раза мелькнули голубоватые лезвия мечей. Взгляд Чонга скользил по фигурам бандитов. Шесть, семь, восемь… А новые все катились и катились со склона в миниатюрных снежных вихрях.

Их окружали. На юношу надежда была плохая, он едва держался на ногах. Черные вьющиеся локоны растрепались, сзади, у затылка, волосы слиплись от засохшей крови – видимо, разбил затылок при падении (разбил или пробил? Если пробил, дело совсем скверное, ещё немного, и он упадет, и тогда придется не только выбираться самому, но и с ношей на плечах). Парнишка был длинноногий и тонкорукий, прямой, как свечка, и даже порванная, в лохмотьях, дорожная одежда не портила впечатления. Лицо его побледнело, но в широко раскрытых глазах было полно решимости.