Бен Бова - Орион и завоеватель

– Орион, что ты делаешь? Неужели ты не понимаешь, что всякий раз, когда ты возмущаешь континуум подобным образом, нам приходится устранять нанесенные тобой ткани пространства и времени повреждения?

– Где Аня? – спросил я.

– Далеко отсюда.

– Что происходит? Почему меня держат в Пелле, если дела настолько серьезны…

– Прекрати болтать! – отрезал Атон. – Орион, тебе говорили уже не однажды: интересуйся лишь тем временем и пространством, куда тебя отправили. Делай, как приказывает Гера. Неужели не ясно?

– Не совсем. Я хочу знать, чего вы добиваетесь.

Его трепетные ноздри гневно расширились.

– Ах, ты хочешь знать? Ну хорошо, я скажу. Ты помешал мне помочь Трое. Ты это помнишь?

Он хотел тогда, чтобы троянцы победили ахейцев и властители Трои основали империю, которая объединила бы Азию и Европу.

Но я не допустил этого.

– Твоя маленькая шалость так повлияла на континуум, что нам пришлось напрячь все свои силы, чтобы восстановить его, не допустив разрушения мироздания.

"Хорошо, – подумал я. – В тот раз все закончилось безумием Атона, но теперь он предпочел забыть об этом маленьком факте".

– И мы пока еще не устранили все повреждения. Империя, которая объединит Европу и Азию, возникнуть должна, даже если она просуществует лишь несколько поколений. Это важно. Жизненно важно!

– И, значит, Александр…

– Должен преуспеть в своих намерениях. И если ты хочешь еще хоть раз увидеть Аню, выполняй повеления Геры… Понятно?

Я склонил голову и услышал собственный голос:

– Понимаю…

Атон буркнул:

– Признаюсь, Орион: от тебя больше неприятностей, чем пользы. Но ты силен, в этом тебе не откажешь. Чтобы ты не путался под ногами, я послал тебя в мезозойскую эру, к динозаврам, но непонятным образом ты объявился в Пелле.

– Это сделала Аня, – отвечал я с уверенностью, удивившей меня самого.

Атон внимательно посмотрел на меня:

– Быть может. Когда я решил отправить тебя в своего рода изгнание, она настояла, чтобы тебе было позволено жить где-нибудь в континууме.

– Итак, я тебе надоел и ты намеревался забросить подальше опостылевшую игрушку?

– Не игрушку, а инструмент, который должен быть под рукой в случае необходимости, – поправил меня Золотой.

– А что происходит сейчас? – спросил я.

– А сейчас мы имеем дело с наисерьезнейшим кризисом, который возник из-за твоих дурацких поступков.

– А что делает Аня? Пытается остановить углубление кризиса?

– Орион, этим заняты все мы. И сейчас у нас нет сил, которые мы могли бы тратить на устранение последствий твоих дурацких выходок.

– И Гера направляет ход событий в Македонии?

– Это ее работа. Но она вынуждена заниматься ею из-за твоего ослиного сопротивления нашей воле.

– Что я должен сделать?

Он коротко улыбнулся:

– Ничего, Орион. Тебя следовало отправить в крионовое хранилище, однако я думаю, что и камера в Пелле вполне подойдет. Радуйся своим новым дружкам, можешь поиграть с ними.

Он говорил про крыс, это я понял.

Едва открыв глаза, я заметил в темноте камеры красные огоньки злобных глаз крыс, окружавших меня. Лишь несколько сердцебиений мелькнуло с тех пор, как я опустился на гнилую соломенную подстилку. Крысы подступали, но пока еще с опаской, запах живого существа еще не вселил в них голодную ярость.

Я вскочил на ноги, они бросились врассыпную по углам камеры, пища от страха и разочарования.

Целыми днями я расхаживал по тесной каморке, не смея уснуть. Смену суток отмечало лишь появление миски с похлебкой под дверью и исчезновение горшка. Понемногу я начал видеть в крысах товарищей.

Прибегнув к умению, которому давным-давно выучили меня неандертальцы, я попытался проникнуть в сознание крыс и понемногу научился видеть камеру их глазами. Ощутив их вечный голод, я начал даже оставлять им объедки своей жалкой трапезы.

День за днем я укреплял свой контакт с ними и наконец даже сумел, оставаясь в камере, прослеживать их передвижения по трещинам в стенах подземелья; их гнезда и ходы сетью покрывали подвалы дворца. Глазами предводителя стаи я видел комнату стражников, огромных людей, беззаботно ронявших на пол крошки хлеба и кусочки мяса – стая бросалась пировать, когда люди оставляли помещение.

Я даже слышал разговоры стражников. Крысы странным образом воспринимали их голоса, которые делались глубокими и гулкими. Мне потребовалось немалое время, чтобы научиться воспринимать интонации и переводить звуки в понятные мне слова.

Так я узнал, что приближается новая царская свадьба. И чем больше говорили стражники, чем грубее шутили относительно грядущего праздника, тем больше недоумения я ощущал. Выходило, что Александр женится на Клеопатре. Оба имени были в ходу среди македонцев. Неужели стражники имели в виду Александра… самого Маленького царя? Но имя Клеопатра носила молодая жена Филиппа, которую сам царь звал Эвридикой.

Загадку разрешил Павсаний.

Он спустился посетить меня в моей камере. Однажды днем я услышал шаги за дверью и понял, что по коридору за шаркавшим ногами стариком, который приносил мне еду, следует кто-то еще. Одна из крыс оказалась возле трещины в стене коридора, и я смог воспользоваться ее глазами. Тяжеловесный Павсаний сотрясал почву перед чувствительными усиками крысы каждым ударом тяжелой ноги.

Стражник распахнул заскрипевшую дверь, Павсаний вошел в мою каморку. В правой руке его шипел разбрасывавший искры факел. Меч свой он оставил в комнате стражи.

– Выйди, – сказал он старику. – Я позову тебя, когда покончу с делом.

Старик без слов вышел за дверь и запер камеру.

– Ты похудел, – сказал Павсаний, глядя на меня.

Я заметил, как он повел носом.

– Воняет, что ли? – поинтересовался я.

– Ничего не поделаешь…

– Почему я здесь? – спросил я. – Почему мне не позволяют видеть царя… даже предстать перед судом?

– Суд будет скоро, – посулил Павсаний, лицо его оставалось мрачным, глаза он прятал.

– Что ты имеешь в виду?

– После свадьбы мы сможем тебя отпустить.

– Какой свадьбы?

Павсаний нахмурился:

– Царь выдает дочь за своего зятя.

– Свою дочь Клеопатру? Дочь Олимпиады?

– Она выходит замуж за Александра, царя Эпира.

– Брата Олимпиады? – Я был потрясен.

Он кисло улыбнулся и кивнул:

– Попахивает инцестом, правда? Надо же – выдавать четырнадцатилетнюю дочь за ее же дядю!

– Я думал, что Олимпиада находится в Эпире и живет у своего брата.

– Так и было. Но теперь она возвратилась в Пеллу.

Вот оно – искусство Филиппа управлять государством. Выдавая за царя Эпира свою дочь, он привлекал его на свою сторону. Получив в жены царевну, Александр Эпирский перестанет поддерживать Олимпиаду. Царица лишится брата, готового встать на ее сторону, предоставить ей кров, даже вступить в войну с Филиппом.