Макс Мах - Короли в изгнании

– Ну и какие у нас теперь дела? – Виктор прекрасно знал все, о чем только что сказал Макс, и спорить по этому поводу не собирался. Тем более что он знал и кое-что еще, чего, скорее всего, Макс не знал. Но не все пряники сразу, а то сахар поднимется.

– К нам хода нет, увы, – сказал Макс. Но расстроенным он не выглядел. Напротив, Виктор чувствовал, что Макс чрезвычайно доволен состоявшейся беседой и скрывать этого не пытается.

– Но, – Макс поднял вверх указательный палец, – тут есть одна хитрая дверка, к которой у нас, похоже, есть ключик.

Он аккуратно коснулся груди, где у него под одеждой висела «Медуза». Или правильнее – Магендовид?

– Из Венеции в Амстердам, – уточнил Макс. – В Утопию…

– Даже так… А из Утопии мы дорожку знаем, не так ли?

– Именно так! – улыбнулся Макс. – Выезжаем послезавтра. Нас перебросят в Венецию на яхте, ну а дальше… Дальше уж сами как-нибудь.

– Как-нибудь, – эхом отозвался Виктор. – Как-нибудь.

– Здравствуйте, Игорь Иванович, – сказал за спиной Кержака нежный женский голос.

Кержак не остановился и не обернулся. Он сделал как бы по инерции еще два-три шага и только после этого начал медленно поворачиваться на голос. Голос окликнувшей его женщины ему не понравился. Не то чтобы голос был неприятный или интонации какие-то особые, угрожающие, например. Напротив, хороший это был голос, чистый, красивый, но не здешний , «не тутошний», и интонация как бы не сегодняшняя, не обыденная. Так, наверное.

Поворачивался он медленно, всем телом, по-стариковски. И то сказать, в его возрасте вполне легитимно. Между тем и женщина проявила завидное терпение, удивительный такт или, может быть, выдержку и ничего к сказанному ранее не добавила, а стояла там же, откуда окликнула Кержака, и молчала.

Игорь Иванович мазнул взглядом вдоль улицы и углядел припаркованный неподалеку «ауди» с тонированными стеклами и примечательной парочкой, курившей у открытой водительской двери. И опять же, как и с голосом окликнувшей его женщины, имело место вопиющее нарушение стандарта, принципа, стиля, если хотите. Ведь у нас как? Если «ауди» последней модели, то и персонажи у этой оперы должны быть узнаваемые, свои. Быки, скажем, или солдаты. На худой конец, «джентльмены» в траурных тройках, но не две барышни, невиданных даже в нынешней скоробогатой Москве статей. Высокая брюнетка, судя по первому впечатлению, Шемаханская царица на каникулах, во всем черном, и невысокая блондинка в белом и голубом («Вот тоже мне израильская патриотка нашлась!»), скандинавское происхождение которой только что на лбу у нее не было написано большими такими рунами.

«А пожалуй что темненькая и не азиатка вовсе, – догадался Кержак, упираясь, наконец, взглядом в женщину, которая с ним поздоровалась. – Русская она. Вот черт!»

Перед ним стояла высокая, на голову выше Кержака, которого за глаза называли карликовым сибиряком, рыжеволосая женщина в костюме из светло-коричневой замши. Зеленые глаза с насмешливым интересом наблюдали за маневрами Игоря Ивановича, и он с неудовольствием понял, что дамочка видит его насквозь.

«Вот же тварь!» – зло подумал Кержак, ответно рассматривая неведомую диву. Была она не просто красива, а вызывающе, запредельно хороша. И все было при ней, и рост, и стать, и внешность не рядовая, и что, пожалуй, важнее и того, и другого, и третьего – стиль. И еще кое-что углядел Игорь Иванович, прежде чем произнес на автомате дежурное: «И вам здрасьте, барышня, коли не шутите». Поза. То, как она стояла, как было расположено в пространстве ее тело, – положение рук и ног, наклон головы – все выдавало бойца высочайшего уровня. Но среди женщин Кержак бойцов такого класса до сих пор не встречал.

Рыжая стерва улыбнулась Кержаку и сделала пару шагов навстречу. В буквальном смысле, перетекла с одного места в пространстве улицы в другое, продемонстрировав Игорю Ивановичу такую технику, которую опытный Кержак в жизни не видывал и увидеть не предполагал. И вдруг преобразилась. Он не успел даже понять, когда и как это произошло, но вот уже стояла перед ним обыкновенная, пусть и безобразно молодая и бешено красивая русская женщина, а не какая-то экзотическая птица нездешнего полета.

– Не бойтесь, Игорь Иванович, – сказала она, и тень улыбки коснулась ее полных губ.

– Пустое, – неискренне ответил Кержак, который на самом деле был готов сейчас к любым неприятностям, в том числе и крупным. – Я свое уже давно отбоялся. Позвольте полюбопытствовать…

– Позволяю, – царственно улыбнулась женщина. – Называйте меня Катя.

Эта женщина была изменчива, как речная гладь под облаками. Она все время менялась, представая перед Кержаком то такой, то эдакой, но никак не давая ему себя понять.

– Катя, – повторил Кержак, как бы пробуя имя на вкус, и пришел к выводу, что оно липовое.

– Катя, – подтвердила женщина. – У меня к вам дело.

– Дело, – кивнул Кержак, не успевший еще решить, что бы все это могло значить, и соответственно не выбравший подходящей тактики.

– Вам привет от Федора Кузьмича, – сказала Катя, и Кержак почувствовал, как моментальной болью свело желудок.

Ему стоило огромных усилий – в его-то возрасте! – справиться с потрясением и не показать собеседнице, что она сумела-таки взять его за «мягкое».

– Это какой Федор Кузьмич? – спросил он с видимостью заинтересованности в голосе. – Чугуев? Или Кобзев?

– Нет, – снова улыбнулась Катя, вот только глазищи ее зеленые стали вдруг пристально внимательными. – Суздальцев.

– Помню, – спокойно сообщил Кержак (а боль между тем начала медленно охватывать грудь, и застучало в висках). – Был у него на похоронах в семьдесят первом. Достойный был человек.

– Да, Федя чудо, – согласилась с ним Катя. – Игорь Иванович, вы уверены, что вам не стоит принять лекарство?

– Благодарю вас, Катя, – сухо ответил Кержак. – Это лишнее. Я чувствую себя превосходно.

На самом деле он чувствовал себя отвратительно. Вот только показывать этого не хотел. Не мог. Не привык.