Мария Симонова - Похитители бессмертия

— Разреши взять твою машину? У моей что-то сбои в программе, а копаться сейчас некогда — срочное дело. Она протянула ключи:

— Бери.

— И выпусти меня с заднего подъезда. Мне оттуда удобнее добираться.

Она, улыбаясь, качнула головой:

— Выкатывайся через главный. Я поутру люблю прошвырнуться по магазинам, так что подозрений не вызовет.

Еще раз болван. Юлить перед ней не имело смысла.

— Слушай, Жен… Я не могу гарантировать, что верну тебе машину. Если что…

— Разумеется, ты купишь мне новую. А теперь выметайся.

По крайней мере, садясь в ее «Феррари», он теперь не чувствовал себя последней скотиной, обманувшей человека, оказавшего ему помощь.

Выплыв из гаража, ронин неспешно развернулся и задал среднюю скорость, постепенно перестраиваясь в нижние уровни скудного утреннего потока машин. «Хвоста» вроде бы не было, и тонированный колпак «Феррари» надежно скрыл его от возможного наблюдателя с оптическим прицелом. Впрочем, любому профи известно расположение посадочных мест во флаерах основных типов.

Наблюдатели себя не обнаружили. Пока.

Остановился за дом до назначенного места. Закурил. Хмурое нынче утро — под настроение. И город вокруг как бежево-серый дагеротип на мятом небе.

Похоже, что снаружи чисто. Пожалуй, даже чересчур чисто. Или в нем уже просыпается синдром дичи? Страх перед опасностью и еще больший страх, когда ее нет. «Синдром дичи». У него.

Ронин усмехнулся от души, впервые за эти дни искренне и зло, во весь оскал — по-волчьи. Убийство киллера, что бы ни воображали себе на этот счет любители детективов, — дело простое и практически безнаказанное: ни тебе телохранителей, ни охраны, а расследование, как правило, скоро заходит в тупик. Единственное условие — убивать следует наверняка, с первого раза. Иначе задача грозит принять прямо противоположную направленность. В чем кое-кому пришлось недавно убедиться на собственной шкуре. Кто? Р-р-разберемся.

Ветровое стекло подернуло мелкой моросью. Пора. Круглосуточный ресторан-бистро «Осколки», в просторечии «Стекло», расположенный в центральной части высотки на площади Гагарина, при всех недостатках имел два важных преимущества: войти, как и выйти из него, можно было с шести разных точек, при этом не обязательно с улицы. Кроме того — и это было известно немногим — в кабинете хозяина за потайным шкафом имелся экстренный телепорт. Супердорогое удовольствие, но того стоит.

Ронин вошел в здание на первом уровне, с самой земли, которой в последнее время нечасто касался ногами, и поднялся вверх на скоростном лифте.

Ром уже на месте.

В заведении, помимо Рома, оказалось целых три посетителя — подозрительно много для столь раннего времени и дождливой погоды: молодая женщина с двумя кавалерами шкафообразного телосложения. Телохранители знатной особы? Что может делать знатная особа во второсортной забегаловке в полседьмого утра? Ром устроился на излюбленной позиции — возле «стекла обозрения». Ему оттуда, конечно, улицу видно. Но и сам он с улицы — словно на стенде для стрельбы — отменная мишень. «Значит, за свою жизнь не опасается. А как насчет моей? Тоже спокоен? Или?.. ? Сейчас выясним».

Едва заметный кивок. Полукруглая стойка. Сияющий огоньками автобармен.

— Двойной кофе.

Этакий «молодой специалист» в ожидании кофе. Задумчив. Безразличен. Вполоборота к залу, одним глазом в телеэкран над стойкой. Ронин готов ко всему, хотя внешне расслаблен. И вдруг напрягается, каменеет буквально в долю секунды: «…второй день в парламенте не прекращаются дебаты по поводу трагической гибели принцессы Анжелы, погибшей, как уже сообщалось, на нашей планете семнадцатого мая в результате автокатастрофы в центре Москвы. Похороны принцессы назначены на сегодня, что не мешает правительственным чиновникам на Земле продолжать дискуссию, невзирая на столь трагический для всего Восточно-Европейского Союза момент. Президент Белобородько, пребывающий в глубоком трауре, не принимает участия в дебатах, что, по сути, превращает заседание в фарс. Таким образом, вопрос о наследовании президентского титула…»

Что-то заставляет переключить внимание на зал. Женщина почти полностью скрыта за мощными спинами кавалеров. Ром, поднявшись, идет к стойке. Вскидывает в моем направлении руку. «Вертер» в ней почти не виден, светится лишь красный глазок целеуказателя.

Словно прорыв в этот мир иного, вязкого времени:

ворвалось и поползло, расплескивая секунды широкими блинами. Время для чьей-то смерти. Пси-брОсок.

Выстрел. Успеваю упасть вправо. Луч проходит левее, дырявит стойку. Выстрел. Мой. В падении. Ром заваливается на спину. Бегу к нему. Жив. Пока.

— Дик. Прости. Я… Не мог…

— Кто?

— Сзади.

Не сзади, а скорее справа. Женщина, вместо того чтобы с визгом залечь под стол, молча рвет что-то из сумочки. «Что-то» застряло. «Шкафы» в полуприседе, делают вид, что ее прикрывают. Работают непрофессионалы. И надо бы по ним стрелять, но… Убивать невинную девушку, полезшую в сумочку за каким-нибудь… Тампаксом? Фи, поручик.

Наконец-то достала. «Шкафы» расступаются, как занавеси, открывая главному зрителю «звезду сезона». Солидно. «Лэнг сайн» («старые деньки») — лучевой вариант «парабеллума». Немудрено этой дуре застрять в дамском ридикюле!

— За Мишу Лорда, гад! — Вскидывает свою гаубицу.

Выстрел. Мой. Она падает, так и не выстрелив. Выстрел, выстрел; Оба мои. «Шкафы», даже не успев показать мне свои пушки, разом хромеют. Оба гнутся над своими прожженными коленями и поверженной королевой — моей несостоявшейся убийцей.

Прости, девочка. Теперь я тебя узнал. Леди. Уже без Лорда. Но леди во всем. Когда поправишься, не приходи больше сама меня убивать. Пришли кого-нибудь из своих лбов. Кого не жалко.

А твой Миша был порядочной сукой.

Склоняюсь к Рому. Мертв.

Оглядываюсь. Автобармен неподвижно торчит за стойкой. Из россыпи огоньков на пузе только один, зеленый, предательски помаргивает — вызов полиции. И картинку, подлюга, конечно, передает. Получай, фашист, гранатку. Белая вспышка, и бармен лишается половины пуза, хвастаясь железным ливером. Сколько на все ушло — секунд десять-пятнадцать? А ну его к едрене фене, этот хозяйский телепорт! И так успею. На лифте.

Пока лифт падает вниз, совершаю перед зеркалом несколько нехитрых операций. Серьезных трансформаций не требуется. Просто снимаю черную куртку, выворачиваю, встряхиваю и надеваю на себя то, что получилось, то есть светло-бежевый плащ. Тюбик с черным гелем, четыре взмаха расческой, и растрепанная темно-русая шевелюра превращается в строгий вороной «прилиз». Да, и главный штрих — очки. Не темные — упаси боже, — а обычные, в дорогой оправе, со слабенькими диоптриями. Из зеркала на меня смотрит Константин Бессон — личность с моих липовых документов, один в один. Госхакер в отставке. Вперед!