Пэт Кэдиган - Искусники [litres]

Бортовой навигатор пискнул, уведомляя его, что можно проехать по бульвару Олимпик, если он хочет попасть на автостраду Сан-Диего. Гейб включил звук и прослушал то же сообщение, сердечно произнесенное мужским голосом, который затем начал советовать всем участникам движения объезжать Ла Сиенега стороной.

У него ушло десять минут, чтобы перестроиться на нужную для поворота полосу. На перекрестке с Олимпик коп на скутере поворачивал все движение на эту улицу. По замыслу создателей, «Гридлид» должна была освободить полицейских от большей части работы по регулировке движения; Гейб отчетливо прочитал отвращение на лице копа, указавшего ему поворот жезлом.

Он доехал почти до южной границы Вествуда, когда движение вновь застопорилось, а еще через пятнадцать минут «Гридлид» выдала объявление, что из-за высокой насыщенности движения на Олимпик образовалась пробка, поэтому лучше оставаться на бульваре Ла Сиенега, где пробка рассосалась, или попробовать двигаться по бульвару Венеция.

Пригнувшись, Гейб посмотрел сквозь поцарапанный пластик вверх, на небо, ожидая увидеть кружащий там вертолет. Но там ничего не было, даже роскошных воздушных лимузинов, движущихся к Топанге или Малибу. Голос «Гридлид» начал повторять предупреждение о пробке на Олимпик, и Гейб его отключил. Все это было слишком похоже на историю его жизни, и ему меньше всего хотелось, чтобы «Гридлид» тыкала его в этот факт носом.

Поблизости от зданий студии «XX век Фокс» все встало мертво. «Гридлид», казалось, извиняющимся голосом сообщила, что на пересечении с Сепульведой столкновение с участием многих транспортных средств, будто это произошло по ее вине. Хотя, если принять во внимание стечение обстоятельств, может, так оно и было.

И вот теперь Гейб сидел, шмыгая носом, в дешевом арендованном авто и разглядывал старые здания. Их разбили на отдельные помещения и стали сдавать в аренду художникам под мастерские после того, как студия «XX век Фокс» отчаялась привлечь к себе больший интерес названием, измененным на «XXI век Фокс». Возможно, им стоило переименоваться в «Фокс» плюс что-нибудь более долгоиграющее. Гейб застал эти места, когда они уже использовались только как мастерские; краткий период в самом начале своей незадавшейся карьеры в «Диверсификации» и еще более неудачного брака, он тут провел несколько счастливых часов, деля мастерскую с другой начинающей художницей. Покинув студию, он потерял всякие следы Консуэлы, но с удивлением увидел, что на указателе при входе она все еще числилась в списке арендаторов.

Когда колонны машин двинулись дальше, он импульсивно повернул руль и заехал на парковку перед домом. Судя по указателю, Консуэла переехала в более просторную мастерскую, что означало, у нее все в порядке, пусть ее имя особенно и не гремело. Правду сказать, специально он за ее творчеством не следил. Более того, отказавшись от мастерской, Гейб вполне сознательно избегал любых новостей из мира искусства.

Консуэла занимала теперь одну из верхних комнат в самом большом здании. К своему удивлению, Гейб не заметил ни сигнализации, ни охранников у входа. Нужно было просто зайти внутрь, подняться по лестнице и нажать на маленькую светящуюся панель рядом с дверью. У панели он помедлил. Там, вместо обычной надписи «Позвони и войди» красовалось «Заходи, если отважишься».

«Должно быть, Консуэла чувствует себя довольно уверенно», – подумал он, на мгновение усомнившись в своей решимости. Но все же нажал на панель, после чего дверь бесшумно распахнулась.

Он шагнул внутрь и очутился в подводном царстве.

Со дна поднимались длинные узкие ленты водорослей, окрашенных в неоново-яркие цвета; они медленно колыхались и освещали полутьму вокруг себя холодным свечением. Гейб подождал, пока дверь захлопнется, и сделал следующий шаг. Ступня ощутила под светлым податливым песком океанского дна более плотный, обычный пол, но внешне иллюзия была полной. Значит, Консуэла достигла настоящего успеха и дела у нее шли не просто хорошо, а очень хорошо, раз она могла позволить себе проектор, дающий такое качество – только у очень больших и богатых корпораций типа «Диверсификации» были подобные.

На вершину камня, доходившего Гейбу до пояса, вскарабкался светящийся осьминог пурпурного цвета и уставился на него, грациозно шевеля щупальцами; из сумрака сверху выплыла большая шипастая рыба и приблизилась с величественностью дирижабля.

– Что тебе нужно? – спросила его рыба женским контральто с едва заметным акцентом, который он, оказывается, еще помнил.

– Привет, Консуэла, – отозвался он. – Это я, Гейб Людовик.

Рыба вильнула хвостом и умчалась прочь в облаке сверкающих пузырьков. Гейб спокойно ждал: Консуэла всегда была склонна к причудам. Может, в этом и крылась разница между ним и художниками, достигавшими настоящего успеха: в степени причудливости, необычности. Его показатели в этом отношении всегда были довольно средними.

Вода замерцала и перед ним по широкой дуге наверх проплыла серебристая акула, ее мускулистое тело влажно поблескивало. В челюстях акула сжимала смятые розы.

– Мы едва знали друг друга, – сказала акула голосом Консуэлы.

– А ты выплыла, – сказал он, следя за акулой, сжимающей над ним свои круги.

– Мне иногда хотелось узнать, что с тобой сталось. – Акула ринулась прямо на него и перед самым лицом отвернула наверх. Одна из роз опустилась у его ног. – Подними ее.

Гейб присел и сомкнул пальцы вокруг иллюзии стебля. Шип от розы исчез в подушечке большого пальца. Он поднял руку, роза поднялась вместе с ней, как если бы он действительно держал ее.

– Здорово у тебя выходит, Кон.

– Это еще что. – Смятые лепестки раскрылись, и внутри Гейб увидел женское лицо. – Смотри, что дальше будет.

Из того места, где шип вонзился в палец, заструилась кровь. Безболезненные раны. «Не лучше бескровной боли», – подумал он с некоторым отвращением, ойкнув.

Лицо с благородными чертами лица в центре розы не выглядело самодовольным, у Консуэлы всегда хватало внутреннего достоинства, чтобы не опускаться до этого.

– Не ожидала увидеть тебя снова. Так что же, черт побери, с тобой произошло на самом деле?

– Не знаю, – ответил он. – Всякое.

– И разное? – Улыбка придала ее лицу напористости. Она и раньше была напористой. Что-то его всегда немного пугало в Консуэле, вот как сейчас, когда нереальный шип заставил течь нереальную кровь из его пальца. Все, что она делала, было направлено только на ее работу, в чем она мало отличалась от Кэтрин; может, именно это его в ней и пугало. Только Кэтрин целеустремленность вывела на многомиллионные сделки с недвижимостью, а Консуэлу…