Чарлз Стросс - Аччелерандо [litres]

Развернувшись на каблуках, Памела гордой походкой направляется к двери. Ручной пристав плетется в кильватере, бухтя о коллективных исках и попрании DMCA [43]. Громила из Ассоциации авторских прав треплет его по плечу, братцы-стражники покидают тень – выпихивая весь собравшийся странствующий цирк на лестничную клетку. Дверь за ними гулко захлопывается, отсекая хаос уже готовящихся неизбежных ответных исков, и Масх наконец-то позволяет себе облегченно выдохнуть.

Аннет подходит к нему сзади, опирается подбородком на его макушку.

– Как думаешь, сработает? – спрашивает она.

– Ну, Ассоциация еще долго будет рвать и метать, пробуя засудить сеть компаний за распространение музыки по неподвластным ей каналам. Пэм получила на все это добро права – они нивелируют ее запросы касательно развода, но она не сможет забрать деньги, не пройдя через все судебные дрязги. Ну а что до ее прихвостня – если он хочет ухватить меня за бока, пусть сначала разживется политической неприкосновенностью. Да, похоже, придется записать в планы на будущее: «не возвращаться в Америку до тех пор, пока не наступит сингулярность».

– Не понимаю, чего ты так к этой сингулярности привязался, – вздыхает Аннет.

– Помнишь старую поговорку? Если любишь – отпусти. Я люблю музыку – потому-то и отпустил ее.

– Ничего ты в итоге не отпустил! Просто переписал права…

– …и перед этим – как раз в последние часы – перебросил все свои запасы на сеть анонимных публичных файлообменников с криптографическими алгоритмами защиты. А это значит, что пиратство будет цвести и пахнуть. Все компании запрограммированы на автоматическое принятие всех входящих копирайт-запросов, и, пока мафия их не взломает, ситуация не поменяется. Но дело-то не в этом – дело в масштабах. В итоге мафия ну никак не сможет остановить раздачу контента. Пэм сможет урвать с процесса долю, если поймет принцип, но она не поймет. Она же верный адепт классической экономики – верит, что только при дефиците ресурсов они смогут как-то распределяться. Но у информации ведь принцип работы иной. Дело в том, что люди смогут свободно слушать ретро – и вместо командной системы советского образца моя сеть выступает брандмауэром, служащим для защиты свободы интеллектуальной собственности.

– Ох, Манфред, какой же ты все-таки бесповоротный идеалист. – Аннет поглаживает его плечи. – И все ради чего – ради музыки?

– Не только ради нее. Едва у человечества появится функциональный искусственный интеллект, едва первые человеческие сознания подвергнутся выгрузке в Сеть, назреет тут же вопрос: как защитить их от юридических поползновений? Благодаря Джанни я теперь вижу как.

Он все еще объясняет ей, как заложить основы трансчеловеческого взрыва, который должен произойти в начале следующего десятилетия, когда она берет его на руки, несет в свою спальню и совершает над ним возмутительные акты интимной близости. Но в этом нет ничего плохого. В этом десятилетии он все еще – человек. И это пройдет , [44]понимает бо́льшая часть его метакортекса и уплывает в Сеть обдумывать глобальнейшие вопросы, оставляя слабую плоть наслаждаться моментом.

Джек Кузнечик, скок-поскок, несется через запад и восток, сверкая синими огнями на пальцах своих ног. В правой руке, выпростанной вперед для сохранения равновесия, он сжимает украденные воспоминания одного простофили. Жертва остается позади – сидеть на холодных булыжниках мостовой, не понимать, что только что произошло, и таращиться вослед убегающему юноше. Толпы туристов эффективно блокируют обзор, да и в любом случае – не сможет простофиля угнаться за похитителем. Амнезия жертвы наскока – так это называет полиция. А для Джека Кузнечика жертва наскока – просто еще одна добыча, обеспечивающая топливом его русские армейские сапоги-скороходы боевой модели.

Ограбленный сидит на мостовой, ухватившись за ноющие виски. Что со мной произошло? – пробует понять он. Вселенная для него – яркое, размытое не пойми что, забитое прыткими формами и громкими звуками. Вживленные в уши регистраторы непрестанно перезагружаются, впадая с интервалом в восемьсот миллисекунд в панику, порожденную осознанием собственного одиночества в локальной сети – без утешительной поддержки со стороны хаба [45], могущего разумно направить входной сенсорный сигнал. Два мобильных телефона хамовато препираются, оспаривая право на пропускную способность его сети и на его память… куда-то пропавшую.

Высокий блондин, сжимающий в руках электрическую бензопилу, обернутую в розовую пупырчатую пленку, с любопытством наклоняется к нему:

– Ты кто такой?

– Я? – Он качает головой; движение причиняет ему боль. – Кто такой? – Кровяное давление ограбленного упало, пульс участился, уровень кортизола повысился: целая свора биометрических показателей сигналит о том, что он вот-вот впадет в шок, и вживленный в его тело медицинский монитор бьет тревогу.

– Думаю, вам нужна скорая помощь, – объявляет какая-то женщина и бормочет куда-то в лацкан пальто: – Телефон, вызови скорую. – Она указывает на ограбленного пальцем, передавая геоданные, и уходит вместе с блондином, сунувшим бензопилу под мышку. И это типичное поведение мигрантов с юга в Северных Афинах: они всегда настороже, как мышки-полевки, и не рискуют вмешиваться во что-либо подозрительное. Ограбленный вновь покачивает головой, зажмурившись, когда стайка девиц на мощных турбомоторных роликах проносится мимо него, закладывая лихие виражи. Над мостом где-то на северной стороне начинает надрываться сирена.

Кто я такой? – спрашивает он себя.

– Я – Манфред, – выдает он ошеломленно. Он смотрит вверх, на бронзовую статую мужчины на коне, нависшую над толпой, суетящейся на этом оживленном углу улицы. Кто-то облепил ее голографическими граффити, и теперь у мужчины вместо лица – ворох щупалец, а на табличке, где должно красоваться имя увековеченного, задорно мигают два слова: КТУЛХУ ГРЯДЕТ.

Я Манфред. Меня зовут Манфред… а дальше как? Не помню. Что с моей памятью?

Престарелые малайзийские туристы тычут в него пальцами с открытой палубы катящегося мимо автобуса. Ужас и нетерпение гложут его изнутри. Я куда-то хотел попасть, вспоминает он, но зачем? Это ведь было важно, жуть как важно… но никак не выходит припомнить, что именно. Он собирался с кем-то встретиться – имя вертится на кончике языка, но прийти на ум не способно.

Добро пожаловать в канун третьего десятилетия: время хаоса, характеризующегося тотальной депрессией в космической отрасли.

Бо́льшая часть мыслящей силы на планете теперь производится, а не рождается; на каждого человека приходится десять микропроцессоров, и их число удваивается каждые четырнадцать месяцев. Рост населения в развивающихся странах застопорился, уровень рождаемости упал ниже уровня воспроизводства населения. В США самые дальновидные политики ищут способы обеспечить свои права на зарождающуюся базу ИИ.