Чарлз Стросс - Аччелерандо [litres]

– Я понял, – отвечает Алан. – Посоветуюсь сам с собой – авось и приду к консенсусу.

Аннет фыркает.

– Окончательных консенсусов не бывает.

Моника ловит ее взгляд и одобрительно подмигивает, и Аннет осекается, порядком удивленная тем, что единый борганизм может допускать столь вопиющую двойственность мнений.

– Отлично, – с надеждой в голосе подводит последнюю черту Манфред. – Полагаю, это все, о чем можно просить без зазрения. Спасибо за гостеприимство, Боб, а теперь мне, чую, нужно немного побыть в своей постели. Мне пришлось многое запомнить, пока я был в отключке, – хочу записать все это, прежде чем забуду, кто я такой, – добавляет он многозначительно, и Аннет вздыхает с тихим облегчением.

Поздней ночью кто-то звонит в дверь резиденции Боба.

– Кто там? – спрашивает селектор.

– Э-э, я, – откликается человек на крыльце. Он выглядит немного смущенным. – Тут такое дело… меня Масх звать! Я пришел повидать тут… – Имя вертится на языке, но все никак не вспомнится. – …Кое-кого, вощщем.

– Входи. – Жужжит соленоид, гость толкает дверь, и она закрывается за ним. Сапоги, подбитые металлом, звонко клацают по каменному полу, и от них в прохладный воздух то и дело вздымаются облачка, пахнущие невыработанным авиационным топливом.

– Да, я – Масх! – повторяет Джек Кузнечик неуверенно. – Ну или был им немножко… башка трещит от этой кутерьмы знатно, конечно. Но я тут подумал… я хочу стать кем-то более… значимым? Сможете мне помочь?

Все та же ночь. Кошка сидит на подоконнике, наблюдая за творящимся в полумраке комнаты из-за занавесок. По меркам человеческого зрения, комната – темная, но кошка на сей счет иного мнения. Пробивающийся внутрь лунный свет мягко обволакивает мебель и стены, стелется по измятым простыням, проливается на двух обнаженных человеческих особей, приютившихся на постели в объятиях друг у друга.

Им уже за тридцать, ее коротко стриженные волосы тронула ранняя седина, а вот его шевелюра густо-каштанового цвета еще держится, не выдает возраст. Для кошки, что зрит с помощью множества искусственных чувств, голова женщины в микроволновом спектре похожа на бутон поляризованного излучения. А вот у него подобного ореола нет – по меркам современности, он прямо-таки неестественно естественный , хотя его очки, не снятые и в постели, лучатся схожим образом. Незримые нити эмиссии соединяют ее и его с одеждой, разбросанной по комнате, – предметы гардероба ведут тревожное бодрствование, нити их растормошенного сознания протягиваются к шкафам и чемоданам, и еще – к кошачьему хвосту. Кошке такое внимание не по душе: хвост – антенна жутко чувствительная.

Двое только что занимались любовью. Они занимаются этим уже не так часто, как в первые годы, но с большей плавностью, с возросшим умением. Мужчина лежит, положив голову женщине на плечо. Уходя в инфракрасный диапазон, кошка видит, как та сияет: ее капилляры расширены от прилива крови к шее и груди.

– Становлюсь старым, – бормочет мужчина. – И медленным.

– Не в критичных местах, – женщина улыбается и кладет руку ему на бедра.

– Как ни крути, это правда, – говорит он. – Остатки моей личности, запертые в этой старой голове… вот скажи, много ты знаешь типов процессоров, которые через тридцать с лишним лет после выпуска не устаревают? Работают так же хорошо, как в первый день?

– Всегда можно помочь себе имплантами дополнительной памяти.

– Опять ты об этих штуках.

Кошка помнит – эта тема весьма деликатна. Из устройств, помогающих аутистам общаться с людьми, а слепым – прозревать, импланты превратились в предметы обихода с высокой степенью необходимости. Любому, кто хочет жить настоящим, без них никак. Но мужчина упрямится.

– Они уже не такие опасные, как раньше, – убеждает она. – Но, если уж импланты для тебя плохи, всегда есть нейронные кофакторы роста и дешевые замещающие стволовые клетки. Я уверена, что один из твоих спонсоров сможет взять на себя расходы.

– Тс-с-с. Я еще думаю. – Он долгое время молчит. – Я как будто бы сам себя потерял вчера. Стал… не догонять. Все увидел в ином свете. Я испугался, что гибкость мышления от меня уходит – все кругом движется вперед, а я так и торчу в своем устаревшем мозгу. Так какая, выходит, часть меня не принадлежит этому мозгу? – Внешним потоком Масх генерирует анимированный мыслеобраз и передает его внутреннему зрению Аннет. Она улыбается – вышла смешная картинка. – Перекрестная тренировка из нового интерфейса теми еще проблемами обернется.

– Да справишься ты со всем. Даже если и не справишься – всегда можно раздобыть рецепт на нейростимулятор.

– Что же это за жизнь, если даже я не способен двигаться в темпе с переменами? – спрашивает он в отчаянии, глядя на потолок. Кошка, которой его антропоцентризм претит, возмущенно подергивает хвостом.

– Ты – мой защитный экран от бушующих штормов будущего, – говорит Аннет. Она кладет ему руку ниже пояса и смеется. Большинство протекающих в ней сейчас процессов – сугубо биологического характера, отмечает кошка, если не считать маленькую выгрузку на сторонние ресурсы, где работает SETItalk@home, распределенный декодер, грызущий гранит инопланетного зашифрованного послания, которое, по догадкам Манфреда Масха, вполне может иметь право на гражданство.

Отвечая на некий невыразимый зов, кошка запускает цифровую вибриссу в ближний к ней маршрутизатор. У киберзверька в распоряжении все манфредовы пароли – доверие к ней он питал безоглядно. Экая неосторожность – ведь ее когда-то программировала его бывшая жена, да и выгруженные ранее котята сказались. Кошка бурит цифровой туннель сквозь мрак – и выскальзывает в Сеть.

– Просто подумай обо всех тех, кто не сможет приспособиться, – говорит Манфред со скрытым волнением в голосе.

– Страшно и думать. – Аннет содрогается. – Тебе тридцатник, а ты уже замедляешься – как же быть с молодняком? Как они справятся?

– У меня есть дочь, – говорит вдруг он. – Есть сто шестьдесят миллионов секунд. Я ведь могу разузнать… если Пэм разрешит мне пообщаться. – Его голос надламывается, и в нем отчетливо слышится эхо застарелой боли.

– Не связывайся с ней, Манфред. Прошу тебя.

Но идея так и не оставила Масха. Что бы ни случилось, Эмбер останется лигатурой, удерживающей его на орбите у Памелы, пусть и дальней, но тем не менее.

Кошка внимает речам лангустов, несущимся сквозь космический вакуум от их далекой колонии, плывущей через астероидный пояс к льдистой гавани где-то за орбитой Нептуна. Лангусты говорят о том, что утратили, о том, что уже – прошлое; и их печальная песнь – гимн разуму, слишком медленному и хрупкому, не поспевающему за парадом перемен. Страшная буря подкосила колыбель человечества – и все, за что можно еще ухватиться, рассыпается прямо на глазах, становится стремительно гонимой по ветру пылью.