Аль Джали - Геморрой, или Двучлен Ньютона [litres]

Она кивнула, и мы… отправились в спальню. Нет ничего вернее, чем договор, скрепленный сексом. Мы поклялись на использованном презервативе не кидать друг друга. Разумеется, не на всю жизнь, а на период борьбы с общим врагом.

Потом, довольные друг другом, сели пить кофе и вырабатывать стратегию. Я наконец понял, что меня во всей этой истории смущало, и спросил Элис:

– Слушай, а на что они купили АнАна? Если он не был заражен жаждой лидерства, а он не был, если его не особо волнуют деньги, а они не волнуют, то какое же предложение было сделано ему, что он не смог отказаться?

Она ответила, что ее не посвящали в это, да ей и не нужно было, она ведь работала на номер три. Выглядело убедительно, но я сказал, что, пока не найдем ответ на этот вопрос, не поймем, как действовать. Надо размотать клубок, чтобы сделать удавку. Элис посоветовала мне самому подъехать с этим к шефам, потому что, если она спросит, они догадаются о нашем сепаратном сговоре. Я подумал, что это логично, но мне не понравилось, как ловко она уходит от ответственности.

И тут я сделал то, к чему сам не был готов:

– Элис, – задумчиво спросил я, – ты бы вышла за меня замуж? – Я нарочно спросил, когда она стояла спиной ко мне, чтобы она автоматически не скорректировала мимику. И это сработало! Она захлопала ресницами и напряглась. Всего на секунду! Но ведь я увидел это в ублюдочном чуде дизайна, инкрустированном осколками зеркала, очевидно, кроме своего функционального предназначения – светильник, – имевшего по замыслу автора какой-нибудь экзистенциальный смысл. Я простил этому дураку его безвкусие, пытающееся оправдать себя чем-то большим. Не оборачиваясь, Элис, как и пристало женщине, ответила вопросом:

Я многое знаю о твоей матери, но ты не из тех, кого комплексы заставляют мстить каждой юбке. Скорее, как только ты прочел об этом, решил никогда так не поступать. Ты ведь совсем не из тех, кто «так же, как все». Или я ошибаюсь?

Психоанализ она напрасно тачнула, а ехидный укол моим же слоганом мне был как комар слону. Так что я не только не напрягся, но расслабился. Ведь в подтексте ее реплики метался проклятый биномный комплекс: «Он это серьезно?» и «Что он хочет вызнать?» Я понял, что Элис тоже женщина. Как бы ни пыжилась. Я светло рассмеялся и воспользовался проходом, оставленным в ее вопросе-ответе, чтобы уйти от ответа на любой из биномных вопросов:

– Ты права, какой из меня муж?! – Она с облегчением вздохнула, что не попалась, не дала себе расслабиться и поверить. Но я не дал ей насладиться этим: – Знаешь, ты единственная женщина, которая могла меня сделать по-настоящему несчастным. Если бы хоть на секунду дала мне почувствовать, что чувствуешь мои чувства. Просто чувствуешь, ничего более. Если бы ты была со мной хотя бы… жестокой. Но ты всегда была такой… прагматичной. – С какой интонацией я произнес это слово! Ни обиды, ни мести, только легкая брезгливость. Но такая легкая, что мало кто мог бы ее уловить. Она смогла. Она вспыхнула, но я успел добить: – Ты могла меня сделать самым несчастным, а сделала самым счастливым – я перестал воспринимать женщин всерьез. Если б они еще и не беременели…

Я быстро, почти по-братски чмокнул ее в щечку, подхватил на руки, закружил, опустил на пол и, помахав рукой, вышел.

Я ехал по ночному городу, размышляя, правильно ли поступил, укрепив в Элис врага, когда мог бы слегка поюзить ее в роли союзника. Впрочем, союз с ней, даже если бы и дал хоть минимальный тактический приплод, стратегически вышел бы в минус. Где мне тягаться с таким карьерным вампиром, как Элис.

Я вошел в квартиру, мысленно еще просчитывая плюсы и минусы нашего диалога, и замер. Из кухни доносились веселые голоса, причем один из них принадлежал мадре, другие – Деду и Степке. Час от часу не легче. У меня не оставалось сил бороться с самой фатальной дамой моей жизни. Я честно отразил на лице естественные чувства и пошел на кухню. Кстати, кухней мы это называем по старой совковой традиции. На самом деле – это то, что нынче называется студия. То есть совмещение – или разделение – гостиной и кухни посредством барной стойки. Один из кавалеров мадре, архитектор с символическим именем Гауди и тривиальной фамилией Кароян, сделал очень удачный вариант: раздвижные полустеклянные двери при желании отделяли оба помещения, плюс другая полустекляшка соединяла с оригинальной верандой-балконом в стиле зимнего сада. В данный момент все три точки были объединены в одну.

– Дед, – сказал я, – помнишь, когда мадре сопротивлялась робким попыткам Гауди, ты по-королевски разрешил ему творить. Ты открыватель его таланта. Привет честной компании.

– Надо сказать, – мягко улыбнулся Дед, – парнишка оказался не только талантливым, но и благодарным. Во всех его буклетах есть фото нашей квартиры и теплые слова о нашей семье, рискнувшей довериться ему.

– Вашу квартиру проектировал Гауди? – вытаращился Степка.

– Браво, Степашка, – захлопал я, – вот уж не думал, что тебе знакомо это имя. Однако вынужден тебя разочаровать, наш Гауди по фамилии Кароян куда моложе, и ты уже понял, какого он разлива.

– А сына его не Герберт зовут? – спросил Степка и, заметив мою готовность съехидничать, добавил: – У нас есть приятель – Герберт Кароян, и все подшучивают, куда он дел «фона».

– Армяне, – рассмеялся Дед, – что с них возьмешь.

– Выглядишь как сытый кот, хотя явно голоден, – встряла мадре в нашу степенную мужскую беседу. Все, разумеется, поняли, что она имеет в виду, и воззрились на меня. От злости я чуть не выплюнул бутерброд. Степка выручил. Хлопнув себя по лбу, он воскликнул: «Черт, за милой беседой забыл, почему прителепал! Кажется, я знаю, где копать. АнАн наш…

– Стоп! – мгновенно вклинился я. – За столом о делах не говорим!

– А делов-то, – хмыкнула мадре, – одну сволочь раскрутить, другую закрутить, третьей открутить. Минуточку! Вы ведь АнАна раскручиваете, почему же надо что-то откапывать?

Я с тоской посмотрел на Степку. Он понял и скуксился. Мадре было плевать, ее уже понесло:

– Неужели вы решили его похер… похеренить? Но ведь коней на переправе не меняют? Вы что, обалдели? Хоть один что-то путное несет, пусть и ахинею, и вы… поэтому, что ли?

– Погоди! – взмолился Дед. – Ты задаешь вопросы, сама на них отвечаешь, из этого выводишь другие вопросы… и, наконец, как ахинея может быть путной?

– А ты у него спроси, – кивнула она на меня, – он этим занимается профессионально. И зарплату нехилую срубает.

Дедов трюк не сработал. По всему было видно, что мадре всерьез заинтересована.

– Неужели вы с вашим гаденышем (видать, она имела в виду ПиПи) серьезно решили уничтожить своего же кандидата? Почему? У вас что, есть запасной?