Чайна Мьевилль - Нью-Кробюзон [Трилогия]

На следующий день нескольких человек находят мертвыми. Они лежат, глядя бесцветными глазами в ткань палатки или в небо, и тихо, радостно улыбаются.

Один старый сумасшедший прошел со строителями много миль, молча наблюдая за тем, как орудуют кувалдами молотобойцы и продают забвение шлюхи, и стал чем-то вроде полкового знамени, талисмана удачи. После паука он вдруг забрался на гору над устьем тоннеля и сначала понес какую-то тарабарщину, а потом заговорил нормально. Он объявил себя пророком паука, а рабочие, хотя и не повиновались его приказам, все же поглядывали на старика с уважением.

Вот старик проходит меж вынужденно бездействующими путейцами, кричит строителям тоннеля, чтобы они бросали заступы и голышом бежали на север, в неизведанные земли. Он велит им совокупляться с пауками в пыли, ведь на рабочих — обрывки пряжи паука. Они — это новая раса.

— Мы видели Ткача, — говорит Иуда. — Не многим выпадает такое. А мы видели.

На следующий день забастовку объявляют женщины.

— Нет, — говорят они мужикам, которые подходят к палаткам и пялятся на них, ничего не понимая. Женщины встречают их с оружием в руках: они теперь сами себе милиция, патрули в драных юбках.

Женщин несколько десятков, и они полны такой решимости, что самим удивительно. Гонят прочь всех подряд: молотобойцев, проходчиков, жандармов. Те, получив от ворот поворот, не уходят. Возникает стихийная демонстрация протеста мрачных, изголодавшихся по ласке мужчин. Поднимается ропот. Одни отходят подрочить за скалы, другие просто отступают. Но не все.

Две толпы пылят, сойдясь вплотную. Приходят жандармы, но что делать, не знают: женщины ничего не нарушают, просто отказывают мужчинам, а те просто ждут.

— Нет монет — ласки нет, — говорит Анн-Гари. — Нет монет — ласки нет, нет монет — ласки нет.

— Авансом больше не даем, — говорит она Иуде. — С тех пор как мы здесь, а денег нет, все они ходят и ходят к нам в кредит. И свои, и жандармы, а теперь еще и новенькие. А эти женщин давно не видели; от них потом все болит, Иуда. Приходят и говорят: "Запиши на мой счет, девочка", и ведь не откажешь, хотя и знаешь, что они никогда не заплатят. Кира глаз потеряла. Приходит к ней один проходчик — запиши, мол, на мой счет, она отказалась, а он ей кулачищем как двинет, глаз-то и вон. Белладонне руку сломали. Так что нет монет — ласки нет, Иуда. Теперь деньги только вперед.

Женщины защищают Потрах. На улицах патрули с дубинками и стилетами; есть и передний край. За детьми присматривают по очереди. Наверняка не все женщины рады такому повороту событий, но несогласные молчат из солидарности. Анн-Гари и другие покачивают юбками и хохочут на глазах у мужчин. Иуда не единственный друг разъяренных шлюх. Он, Шон Саллерван, Толстоног и еще несколько человек наблюдают за ними.

— Да ладно вам, девчонки, что вы затеяли? — говорит, улыбаясь, один бригадир. — В чем проблема? Чего вы добиваетесь? Вы нужны нам, красотки.

— Все, Джон, больше вы нас не обманете, — отвечает Анн-Гари. — Хватит обещаний. Платите, а до тех пор никаких ласк.

— Нет у нас денег, Анн, ты же знаешь, лапушка.

— Не наша проблема. Пусть ваш Правли вам заплатит, тогда и мы… — И она виляет бедрами.

В ту ночь кучка мужчин, то ли обозленных, то ли навеселе, пытается проложить себе путь сквозь кордон, но женщины набрасываются на них и избивают с такой яростью, что те отступают, прикрывая разбитые головы руками, вопя не только от боли, но и от изумления.

— Ах ты, стерва такая! — кричит один. — Ты мне башку разбила, стерва, дрянь!

Женщины не пускают к себе мужчин и на следующий день, и это уже не выглядит забавным. Один вытаскивает из штанов свой член и трясет им со словами:

— Платы захотели? Ну так я вам заплачу. Нате, подавитесь, грязные шлюхи, вам бы только деньги загребать!

В толпе мужчин есть такие, кто искренне любит своих спутниц по долгому пути, и они быстро затыкают наглецу рот, но кое-кто радостно хлопает.

— Деньги получите — добро пожаловать, — отвечают женщины. — Вопросы не к нам, ублюдки озабоченные.

Попытка проникнуть в лагерь силой повторяется. На этот раз заводилами становятся проходчики. Они собираются карать и насиловать. Но затея не удается: женщины-переделанные, посланные полоскать белье возле Потраха, поднимают тревогу. Они замечают крадущихся мужчин и начинают визжать; те бросаются на женщин, чтобы заткнуть им рты. Тут на помощь прибегает отряд проституток.

В потасовке несколько мужчин получают удары кинжалами, какой-то женщине разбивают лицо, а когда проститутки одолевают непрошеных гостей, одну из переделанных обнаруживают лежащей без сознания: она контужена, из головы течет кровь. Нормальные женщины, помешкав немного, относят ее в свой лагерь, чтобы оказать помощь.

Утром объявляют забастовку проходчики. Они собираются у входа в тоннель. Бригадиры сбегаются на торг. Рабочие выдвигают своего переговорщика: тощего мужчину, несильного геомага, чьи ладони почернели от базальта, который он превращает в жидкую грязь.

Он говорит:

— Мы войдем внутрь, когда девчонки снова пустят нас внутрь.

Его люди смеются.

— У нас тоже есть потребности, — добавляет он.

Проститутки и проходчики заявили о своих требованиях. Землекопы работать не хотят, путеукладчики не могут, вот они и сидят на солнышке, дуются в кости да карты или дерутся. В лагере становится небезопасно, как в степях. Вечный поезд стоит. Жандармы и бригадиры совещаются. Идет теплый дождь, от которого не становится свежее.

— Сношайтесь с пауками, — вещает сумасшедший старик. — Пришло время перемен.

Все тихо. Только строительство моста идет своим чередом, но теперь по вечерам рабочие, закончив трудиться, пересекают ущелье, чтобы своими глазами взглянуть на забастовку. Они приходят — колючие хотчи, тренированные и обузданные переделкой обезьяны, переделанные люди с телами приматов. Они хотят видеть бунт и ходят от одного края ущелья к другому.

Газетчики с вечного поезда, которые посылают свои истории в город с оказиями, внезапно получают новую тему для освещения. Один из них делает гелиотип женского пикета.

— Не знаю, что и написать, — жалуется он Иуде. — В "Перебранке" не приветствуют статей о шлюхах.

— Сохрани столько пластин, сколько сможешь, — советует ему Иуда. — Такое не следует забывать. Это важно.

На самом деле это выросшая в нем странная тварь, святое нутро Иуды глаголет через него. При мысли о том, что он слышит голос этого существа, Иуда на мгновение лишается дара речи.

— Все мы дети паука, — вещает старый сумасшедший.

На скалах находят переписанные вручную экземпляры "Буйного бродяги".

Это не три забастовки, и даже не две с половиной. Это одна стачка, против общего врага и с общей целью. Женщины нам не противницы. Их не в чем винить. Нет монет — ласки нет, говорят они нам: так пусть это станет и нашим девизом! Мы не уложим больше ни одной шпалы, ни одного рельса, пока обещанные нам деньги не станут нашими. Они начали, мы подхватим. Наш девиз: "Нет монет — ласки нет!"