Дмитрий Федотов - Маяки [Антология гуманистической фантастики] [litres]

Для Слона в словах мальчишки прозвучала горькая ирония: зачем нужно бессмертие, если нет самого дорогого?

– Сколько мне осталось? – спросил он Артема.

– Я не знаю. Я не знаю, каков запас вашего организма, как вы пройдете восстановление.

Слон понял: назад дороги нет. Он вздохнул и решительно сказал:

– Я остаюсь здесь.

Артем кивнул, глянул на Эйприл-Апрель. Слон ждал ее ответа, напрягая слух, но женщина молчала.

– Я читала, что древние боги всегда завидовали смертным, потому что те могли беззаветно любить, – тихо произнесла она. – Нам осталось мало, но…

На траву опустился лист – кто-то еще спрыгнул с Объездного моста. Артем поспешил к новому эльфу, увидел его и вскрикнул от неожиданности.

– Ангелы… Чертовы ангелы… – пробормотал Долинин с последним вздохом.

О том, что его мама – королева, Игорь узнал в двенадцать лет. И, конечно, сразу решил ее спасать. А как иначе?

А до этого он жил с папой на острове и ни о чем таком даже не подозревал.

Остров был большой и маленький. В зависимости от расстояния. Насчет расстояния Игорю объяснил папа, когда они в первый раз летали на планелете. Планелет, похожий на пузатого блестящего жука, жил в гараже за домом. Когда его выкатывали наружу, он недовольно поскрипывал и с неохотой переставлял хрупкие суставчатые лапки. Мартин, тоже недовольный и хмурый, оглядывал «жука» со всех сторон, простукивал, протирал мягкими тряпочками и поил тягучим, остро пахнущим маслом, а потом залезал под плоское брюхо и что-то там подкручивал и настраивал. Заодно приспосабливал Игоря подавать нужные ключи и рассказывал ему про гравитацию и магнитные поля. «Жук» вздрагивал, ворчал и иногда потрескивал крыльями. То ли ему было щекотно из-за ключей, то ли просто смешно от рассказов Мартина. Уж он-то в гравитации и полях разбирался всяко больше присутствующих.

– Ну, готово дело, – говорил Мартин, вылезая из-под «жучьего» брюха, взъерошенный и грязный. Делал строгое лицо. – Имейте в виду, Павел Толич, на этот раз даю гарантию, а дальше не знаю.

– Дальше и поглядим, – непривычно покладисто соглашался отец. Видно, он тоже знал, что в следующий раз будет то же самое. Мартин и «жук» сперва поворчат друг на друга, а потом все равно договорятся, и «жук» опять согласится полетать.

Сверху остров был как кот, свернувшийся клубком. Желтая лапка узкого мыса, мягкое брюхо песчаного пляжа, круглый мохнатый бок, заросший лесом, острые уши северных скал и мерцающий глаз водопада. А дремал кот на ярко-бирюзовой, расшитой белыми пенными узорами, подушке. Посреди синего-синего моря.

– Что, нравится? – спросил отец, должно быть, услышав, как сын затаил дыхание, разглядывая чудесного морского зверя, баюкающего в лапах маленький, почти неразличимый дом.

Игорь молча кивнул.

– Запоминай, – сказал отец. – Запоминай, какой он. Вблизи этого не видать.

– Чего?

Отец наклонился, прижался щекой к виску сына и вытянул руку. Шевельнул пальцами, примеряясь, и уложил на свою ладонь весь остров целиком.

– Знаешь, почему говорят «как на ладони»? Видно, как на ладони? Потому что только вот так ты можешь увидеть верно. Когда хочешь что-то рассмотреть и понять, нужно смотреть правильно.

– Как?

– Все думают, что для этого нужно смотреть вблизи. Чем ближе, тем лучше. Ближе, ближе, потом тыкаются носом, а потом и вовсе вроде как упираются лбом в стену. И начинают туда биться. О то, что им кажется стеной. А на самом деле – об то, что они хотели увидеть. А так увидеть ничего нельзя, можно только сломать. Или свой лоб или то, что ты хотел узнать. Понимаешь?

– Не знаю, – смутился Игорь.

– Неважно. Потом поймешь. Запомни: любить можно только то, что знаешь. А чтобы узнать и понять, надо правильно посмотреть. А смотреть надо обязательно по-разному. Иногда – вблизи, иногда – издалека. Только издалека видно все целиком.

– Как на ладони? – уточнил Игорь. Неуверенно протянул руку, как недавно отец, и робко погладил островного кота по загривку. Планелет качнулся, кот повернул голову и подмигнул блестящим глазом-водопадом.

Игорь вспомнил, как они с Аш-о-Эхом охотились там, в ледяной прозрачной воде, под тугими, сбивающими с ног струями, на быстрых рыб. А потом грелись на теплых камнях, стуча зубами, и смотрели на облака в небе. Вокруг шумел лес, шелестел листьями, напевал по-птичьи, бормотал по-обезьяньи, шелестел по-змеиному. Из влажного сумрака среди валунов выскользнула ящерица, стекла серебряной струйкой к его лицу, замерла, уставившись блестящими глазами. Словно спросила: «Ты наш или нет? Можно с тобой поделить этот горячий камень, солнечный свет, небо, запах моря и лесную зыбкую тень?» «Бери, не жалко», – предложил Игорь. «И ты – бери», – согласилась ящерица, успокаиваясь и укладываясь шершавым брюшком на горячий камень, прижмурив янтарные в крапинку глаза.

Игорь вдруг вспомнил этот день и еще сотни других. Солнечных, когда можно до темноты бродить с Аш-о-Эхом в лесу, лазать по скалам, нырять за ракушками с мыса; и дождливых, когда можно есть оладьи с яблоками на кухне у Розы, сидеть с папой в библиотеке, листать книги, гладить сонного Цербера, смотреть в заплаканные окна на серое море… Все эти дни – целая жизнь Игоря – принадлежали острову. Они были как точка в длинной, тысячелетней, жизни острова. И если сейчас можно было бы каким-то волшебным образом увидеть сверху самого Игоря, разговаривающего с той ящерицей, он тоже был бы как точка, меньше пушинки на мохнатом боку огромного острова. Огромного – потому что нужно несколько дней, чтобы пройти от одного края до другого, и много лет, чтобы изучить все тропинки в лесу, пещеры в скалах, зверей, птиц и людей.

И маленького, потому что сейчас остров помещался в ладошку Игоря.

– Кажется, я, – пробормотал он, примеряя руки к острову то так, то эдак. – Кажется, понимаю.

– Вот и хорошо, – кивнул отец.

Отец был неразговорчивым и часто как будто сердитым. Днем пропадал в кабинете, вечерами любил сидеть на террасе. Вглядывался неподвижными глазами в море, покусывал кончик сигары, иногда забывая ее раскурить, крутил за тонкую ножку пузатый бокал с капелькой коньяка на дне. Иногда ронял руку вниз, поглаживал мохнатый загривок дремлющего у ног Цербера.

Взглянешь со стороны – вроде сидит человек, отдыхает, любуется морем, гладит собаку. Но с того самого разговора в планелете Игорь на все старался смотреть по-своему: сперва вблизи, разглядеть мелочи, а потом как бы собрать их в горсть, разложить на ладони и посмотреть издалека, чтобы увидеть все целиком. И если вот так собрать – нахмуренные отцовские брови, напряженный рот, убегающий за горизонт взгляд, забытый коньяк, пальцы, тревожно проверяющие собачий загривок, – получалось, что отец то ли чего ждет, то ли наоборот, опасается чьего-то приезда. И вся надежда, и вся его защита от этой неведомой опасности – пес возле ног. А Цербер понимал и в ответ на прикосновение чутко дергал ухом, косился на хозяина, иногда успокаивающе рыкал – мол, не бойся, я здесь, я вовсе не сплю – притворяюсь, а на самом деле посматриваю вокруг.