Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

Бадеа ответила:

– Нет. Чтобы ваши ученые успели придумать ответные меры? Нет и нет. Довольно с нас равновесия.

Остальное вы знаете. На следующее утро от мелидянских берегов отчалила тысяча лодок, и к закату третьего дня эспериганские города уже рушились. Беженцы торопливо покидали стенающие небоскребы, медленно проседающие под собственным весом. Деревья засыхали на корню, урожай погиб; погиб весь скот, все животные и растения, привезенные с Земли и силой внедренные на эту планету, опустошенную ради них.

А тем временем в переполненных убежищах стремительно распространялись вирусы. Вирусы меняли генетические коды. И когда изменения вступили в силу, выжили только те, кто изменился. Остальные вымерли от той самой чумы, что поглотила все земные существа. Местный мелидянский мох стремительно одевал трупы зеленым ковром, а вместе с ним надвигались орды жуков-трупоедов.

Я не могу поведать вам о тех днях как очевидец. Я тоже лежала в лихорадке, пока вирус вносил в меня свои изменения, хотя за мной мои сестры ухаживали куда лучше и старательнее. Когда я окрепла достаточно, чтобы встать, волны смерти уже миновали. Мои крылья бессильно висели у меня на плечах, пока я бродила по опустевшим улицам Лэндфолла, по мостовым, взломанным алчными лианами, похожим на кости, которые разбили, чтобы добыть мозг. Трупы, валяющиеся на разоренных улицах, были одеты мхом.

Приземистое здание посольства с одного угла почти обвалилось, зияли черной пустотой разбитые окна. Во дворе стоял большой шатер из простой хлопчатобумажной ткани, служивший одновременно госпиталем и штабом. Молодой замминистра был старшим по должности из выживших чиновников. Он сказал мне, что Костас умер одним из первых. Многие еще умирали, их тела вели внутреннюю борьбу, которая страшно уродовала их извне.

По его оценкам, выжил каждый тридцатый. Представьте себе, что едете воздушным экспрессом, который попадает в аварию. И представьте: вы приходите в себя, а вокруг – никого живого, кроме вас и еще одного пассажира. Бадеа говорила, что этого будет достаточно для воспроизводства популяции.

Мелидяне очистили от растительности космопорт, хотя от него мало что осталось, кроме обугленной посадочной площадки, изготовленной в Конфедерации: площадка была сделана из углеволокна и титана.

– Те, кто хочет, могут улететь, – сказала Бадеа. – Остальным мы поможем.

Большинство выживших решили остаться. Они видели в зеркале свои лица, испещренные зелеными веснушками, и страшились мелидян меньше, чем того, как их примут на другой планете.

Я улетела на первом же небольшом корабле, который осмелился сесть, чтобы забрать беженцев, не задумываясь о том, куда они летят. Я хотела только одного – убраться отсюда. Удалить крылья не составило труда. Быстрая и болезненная ампутация избавила меня от торчащих наружу хрупких конструкций, обтянутых паутиной, а остальное можно было оставить, постепенно оно само растворится в теле. Поначалу мир казался каким-то странным, как будто приглушенным, но со временем это прошло. А два параллельных шрама на спине останутся со мной до конца моих дней.

Перед тем как улететь с планеты, я говорила с Бадеа еще раз. Она пришла спросить, зачем я улетаю и куда лечу. Думаю, она удивилась бы, увидев меня здесь, в хижине на Рейвальдте, в нескольких сотнях миль от ближайшего города, хотя ей понравились бы маленькие, похожие на цветы лидены, которые живут на камнях стены моего сада, – одни из немногих аборигенных видов, переживших терраформирование и сохранившихся за пределами университетских заповедников.

Я улетела потому, что не могла остаться. Когда я ходила по Мелиде, мне все время казалось, что под моими ногами хрустят кости. Мелидяне относятся к убийству, будь то убийство личности или экосистемы, не менее серьезно, чем мы, и убивают они не более эффективно, чем мы сами. Если бы мелидяне не напустили на эспериганцев чуму, мы вскоре погубили бы их сами, и мелидян тоже. Однако мы лучше умеем дистанцироваться от наших убийств и потому не готовы столкнуться с ними лицом к лицу. Когда я встречалась с мелидянами, бродя но затянутым зеленью кладбищенским улицам, мои крылья нашептывали мне, что у них не воротит с души, что они не чувствуют себя несчастными. Печаль была, сожаления были, а отвращения к себе в них не было. А я не испытывала ничего, кроме отвращения к себе. Я была одинока.

Когда я сошла здесь со своего маленького корабля, я была целиком и полностью готова понести наказание – более того, я рассчитывала на наказание, на осуждение, которое позволит покончить с этим раз и навсегда. Вина бродила по коридорам власти, точно нежеланный ребенок, но, когда я выразила готовность принять на себя свою часть вины, признаться в любых преступлениях и не искать оправданий, она испугалась и сбежала.

С тех пор прошло достаточно времени, и теперь я благодарна политикам, которые сохранили мне жизнь и предоставили то, что может сойти за свободу. На данный момент я даже не испытываю особой радости по поводу того, что мой доклад внес небольшой вклад в отмену всех обвинений, предъявленных Мелиде: как будто мы имеем право обвинять их в том, что они не оправдали наших ожиданий – не по части готовности убивать друг друга, а по части способности это делать.

Но время лечит далеко не все раны. Посетители часто спрашивают меня, вернусь ли я когда-нибудь на Мелиду. Нет, я не вернусь. Я раз и навсегда покончила с политикой и глобальными проблемами обитаемой Вселенной. Мне достаточно сидеть в своем маленьком садике и наблюдать, как трудятся муравьи.

Руфь Патрона

Британский писатель Крис Бекетт часто сотрудничает с «Interzone», он публиковался также в «Asimov’s Science Fiction» и других изданиях. В числе его романов – «Священная машина» («The Holy Machine») и «Демонстрант» («Marcher»). Рассказы писателя представлены в сборнике «Тест Тьюринга» («The Turing Test»).

В прошлом работник социальной сферы, в настоящее время Бекетт читает лекции в университете. Живет в Кембридже, Англия.

В своих произведениях Бекетт, как правило, обращается к ближайшему будущему Англии, но в данном случае он ступил на территорию Роджера Желязны: супермощные индивидуумы сталкиваются друг с другом в виртуальном мире, созданном одним из них, и судьба вселенной оказывается под угрозой…

До этого самого мгновения в сонной горной долинке не намечалось никакого движения, если не считать кузнечиков и пчел да ручья, мирно игравшего в своем каменном ложе. А затем в ней оказался Таувус – в знаменитом Плаще, яркая ткань которого после поразительного прыжка еще переливалась и искрилась сотней глазков, черных, зеленых и золотистых, беспокойно исследовавших пейзаж. Таувус явился, и все вокруг, как всегда, потускнело и уменьшилось в его присутствии.