Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

– Слишком много денег да и времени требовало. А у меня не было ни того ни другого.

Он рассказал, что работал художником.

– По сути, я художник в двух ипостасях. Я крашу дома, чтобы заработать на жизнь, и пишу полотна, чтобы не сойти с ума.

Делверт знал людей из ДАИ, но сам членом движения не стал.

– Я не согласен с их стратегий, да и без личных конфликтов не обошлось. Но плохого о них не скажу.

За этим явно скрывалась какая-то история, но он делиться не стал. Во многом Делверт был белой вороной: он больше походил на индейца, чем я, но все же не мог сравниться со своими родственниками из Ред-Лейк или гетто на Франклин-авеню в Миннеаполисе. В те дни индейцы были самыми нищими людьми в Америке, с самым низким уровнем образования, самыми большими проблемами со здоровьем и самой короткой продолжительностью жизни. Даже черные жили дольше, чем краснокожие. И все же вот мы с Делбертом сидели на крылечке дома Роуз, пили холодный чай, а не виски и не пиво – двое из индейского племени с хорошим образованием за плечами и достаточным доходом, чтобы не голодать. Однако меня манили холмы Стендинг-Рок, а его – леса Ред-Лейк, нас обоих преследовали наши предки и наша родня.

Как я уже говорила, жизнь моя менялась под влиянием незначительных событий и маленьких решений, которых я часто не замечала. Приехав на Запад, чтобы закрыть дом Роуз, я не сомневалась, что вернусь в Массачусетс».

Бабушка замолчала. Видно было, что она размышляет. Между бровей пролегли две вертикальные черточки.

«Не знаю, стала бы я продавать дом, не встреть я Дела. Я выросла там, да и к тому же он был гораздо ближе к Стендинг-Рок, чем моя квартира на Востоке. Кроме того, возникла проблема с тканями мамонтов. Чем больше я думала, тем четче осознавала, что не могу отдать образцы первому попавшемуся институту, который проявит интерес. То была работа всей жизни Роуз, ее священный долг. Мне стоило удостовериться, что образцы попадут в надежные руки и будут использованы по назначению.

Встреча с Делом упростила для меня принятие решения. Он жил в Миннеаполисе и вовсе не собирался перебираться на Восток. Уехав в Массачусетс, я потеряла бы его, чего мне совсем не хотелось. Он был таким красавчиком! Может и не стоит тебе этого говорить. Нужно ли внучке знать, что ее бабушка готова была изменить свою жизнь из-за одного симпатичного мужчины?

Нет ничего плохого в том, чтобы наслаждаться мужской красотой, если у тебя правильные стандарты. Помни об этом. Правильная красота говорит о том, что потенциальный партнер силен и здоров, способен произвести потомство, а еще имеет большой хвост или пару огромных бивней. Возможно, он еще и умен, поскольку ум, по крайней мере частично, зависит от хорошего здоровья. Здесь также играют роль образование и жизненный опыт. Я сейчас говорю о настоящем уме, практическом уме, а не о знаниях, которые ученые обретают в лабораториях. Дел был здоров, имел хорошее образование и большой опыт за плечами. Он был ярким и талантливым художником. Я нисколько не жалею, что выбрала его».

Я тогда еще не доросла до того, чтобы иметь собственное мнение о правильном выборе партнера, хотя интересно было послушать, что об этом говорила бабушка. Дедушка теперь жил в Нью-Мексико – в огромном доме с большой студией, заставленной картинами. Мне сложно судить о его красоте. Для меня он выглядел как все остальные дедушки: высокий, худой, в полинявших джинсах и выцветшей рубахе, которые почти всегда были голубого цвета. Седые волосы дедушка всегда заплетал в косы, а из заднего кармана обычно торчала тряпка, перепачканная красками.

«В общем, я влюбилась. Мы провели лето вместе. А осенью я съездила на Восток, упаковала все свое имущество и перевезла обратно в Сент-Пол.

Пока я отсутствовала, Дел переехал в дом Роуз и закончил ремонт на чердаке. С момента покупки Роуз там ничего не меняла – голые доски и пыль повсюду. Дел обшил стены и потолок, проделал в северной стене слуховые окна, а на пол положил черную керамическую плитку. Ее гораздо проще мыть, чем дерево, да и Делу нравилось, как она смотрелась.

Я уже много лет не была в его студии, но достаточно закрыть глаза, как она воскресает в памяти: свет струится сквозь окошки, отражается от белых стен, отчего черный пол блестит. Вдоль стен стоят картины Дела. Тогда он писал абстрактные полотна, но в них я видела пейзажи северной Миннесоты: широкие темные горизонтальные полосы напоминали сосновые леса, обрамляющие озеро или реку, узкие вертикальные линии походили на стволы берез, голубой – чистое зимнее небо, красный – восход или клены осенью.

Я любила эту студию, этот дом и Дела. Я сделала правильный выбор.

По возвращении я разослала резюме и получила работу в местном комьюнити-колледже [42] В американской системе образования комьюнити-колледжи предоставляют возможность пройти двухгодичную программу, покрывающую первые два курса бакалавриата. Зачастую там обучаются уже взрослые люди, которые прежде не имели возможности получить высшее образование. . Сперва читала курс „Введение в биологию“. Как выяснилось, преподавать мне нравится. В Массачусетсе я занималась больше научной работой. Здесь же студенты оказались в основном взрослыми, гораздо старше, чем ребята из университета. Для них образование было способом продвинуться по жизни в мире, где ничего не дается легко. Полагаю, они гораздо лучше меня понимали, что грядут трудные времена. Благодаря Роуз я принадлежала к среднему классу и, как и многие из этой прослойки, была оторвана от реальности. Даже несмотря на то что я происходила из индейского племени.

Так или иначе, мои студенты очень серьезно относились к образованию, а обучать тех, кто жаждет знаний, – настоящее удовольствие. Многим – очень многим, что меня удивило, – нравился сам процесс обучения. Может, потому что для них это был неожиданный дар. О дивный новый мир, в котором знания добываются ради самих знаний! – улыбнулась бабушка. – При колледже отсутствовали исследовательские лаборатории. Но у меня и без того хватало дел. Наука могла подождать».

Бабушка откинулась в кресле и подвигала, разминаясь, костлявыми плечами, после чего вздохнула.

«Не успела я привыкнуть к новой жизни, как выяснилось, что беременна твоей мамой. Я этого совсем не планировала – все вышло совершенно случайно, но я с самого начала знала, что оставлю ребенка. Мне было за тридцать. Если и заводить детей, то самое время. Тогда я уже достаточно хорошо узнала Дела и его семью и не сомневалась, что генетический материал хорош. За прошедшие годы погибло слишком много индейских ребят – кто от нищеты, кто от болезней, а кого просто убили. Многих детей забрали из семей и воспитали в традициях белых людей, как Роуз. Слишком многие дети остались сиротами, поскольку их родители спились или умерли от инфекций. Я хотела, чтобы мой ребенок жил и воспитывался в родной семье».