Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: Император Марса

– Как же получилось, что вы стали консультантом-танатологом? – спросил Браз. – Или вы мечтали об этом с самого детства?

– Если не получится стать ковбоем или пиратом.

Он улыбнулся:

– Не видел на Земле ни одного ковбоя.

– Пираты их всех выловили и заставили пройти по доске. – Я усмехнулся. – На самом деле, перед тем как завербоваться в армию, я был бухгалтером, а после демобилизации поступил на подготовительные курсы при медицинском колледже. Потом переключился на психологию и начал специализироваться на проблемах бывших военнослужащих.

– Вполне естественно. Познай себя – так, кажется?

– Именно так. – Я бы даже сказал: «Найди себя». – Кстати, к вам на Секу приезжает много ветеранов?

– Не так уж… Во всяком случае, не с Земли и не с дальних планет. Ветераны обычно не могут похвастать достатком.

– Это точно.

Перелет с Земли на Секу и обратно действительно стоил как очень приличный дом.

– Как я понимаю, лечение ветеранов также много денег не приносит.

– Конечно. Все, что у меня есть, – результат моей многолетней криминальной деятельности. – Я улыбнулся, и Браз вежливо хохотнул. – Дело в том, что ветераны, с которыми мне приходится иметь дело, люди не совсем простые и по большей части состоятельные, – объяснил я. – Люди с нормальной продолжительностью жизни в моих услугах обычно не нуждаются. Я помогаю тем, кто прожил уже не одну сотню лет, а такого без богатства не достигнешь.

– Им надоело жить?

– Это нечто более глубокое, чем потеря новизны ощущений. Людям со слабым воображением я не нужен. Они могут прекратить свое существование при помощи пули или веревки… или, как у меня на родине, приняв специальное лекарство, которое обеспечит безболезненный уход.

– Эвтаназия на Секе запрещена законом, – холодно заметил Браз.

– Знаю. Я и сам не в восторге от этого метода.

– Вы считаете, что эвтаназия отнимает у вас клиентов?

Я пожал плечами:

– Это как раз неизвестно.

Официантка подала закуски: мне – жареные грибы на палочке, Бразу – горшочек мелких хвостатых зверушек во фритюре. Их полагалось есть руками: брать за хвост и макать в острый желтый соус. Еда оказалась лучше, чем я ожидал: грибы были зажарены на палочках из какого-то ароматического дерева, напоминающего лавр; к грибам официантка принесла стаканчик с напитком бледно-лилового цвета, похожим по вкусу на сухой херес.

– То есть дело не в том, что им все надоело? – снова спросил Браз.

– Так обычно считается. В книгах и на головидении проблему, как правило, изображают именно так, но…

– Вы хотите сказать, что реальная жизнь не столь интересна? И она слишком сложна, чтобы воспринимать ее в обычном драматургическом ключе?

– Представьте себе, – сказал я, – что вы живете на свете несколько сотен лет: на Земле, по крайней мере, это возможно. При этом вы год за годом, десятилетие за десятилетием понемногу отрываетесь от родных корней, от привычной культуры. Все, что вам было знакомо и дорого, остается в далеком прошлом. Вы практически бессмертны – если не в буквальном, то в культурологическом смысле, – а ваши смертные друзья и родные, ваши коллеги умирают один за другим у вас на глазах. И поэтому чем дольше вы живете, тем крепче становится ваша связь с сообществом бессмертных.

– Но ведь есть, наверное, несогласные? Нонконформисты?

– Есть, конечно. «Чудилы», как называли таких ковбои.

– Пока их не истребили пираты. Ковбоев, я имею в виду, – улыбнулся Браз.

– Верно. Так вот, эти «чудилы» редко переживают первый добавочный век. Все, с кем они росли и взрослели, либо такие же бессмертные, либо давно умерли. Впрочем, речь не об этом… Как правило, долгожители организуются в свой особый социум, отличающийся необыкновенной сплоченностью. Поэтому, когда кто-то из них принимает решение уйти, подготовка к этому шагу оказывается довольно непростой, она втягивает в свою орбиту сотни людей. Именно на этой стадии и требуются мои услуги. Я выступаю в качестве своего рода… было такое старинное слово… душеприказчика. Фактически это распорядитель, управляющий имуществом: благо, у большинства долгожителей скопилось значительное состояние, а ближайшие родственники – праправнуки.

– То есть вы помогаете долгожителям поделить свое состояние между многочисленными наследниками?

– Все гораздо интереснее. С веками сложилась традиция рассматривать оставляемое наследство, так сказать, через призму личного эстетического самовыражения, посмертной воли. Именно поэтому мне и нравится называть себя душеприказчиком. Если бы вы просто умерли, предоставив разбираться с вашим наследством совершенно посторонним людям, это опошлило бы и вашу жизнь, и вашу смерть. Моя задача состоит в том, чтобы наследие такого-то стало как бы продолжением его физической жизни, значительным и долговечным. Выражаясь высоким стилем: чтобы память о человеке жила в веках. Иногда речь идет о материальных объектах, но чаще используются финансовые инструменты – пожертвования, благотворительность, спонсорство. Благодаря одному такому спонсору, кстати, я и оказался здесь.

Принесли основное блюдо. Браз получил что-то, похожее на угря. Угорь был ярко-зеленым, с черными усами и, похоже, сырым, зато мое овощное рагу выглядело ободряюще привычным.

– Стало быть, один из ваших клиентов что-то финансирует здесь, на Секе?

– Нет, этот человек финансирует меня, мою поездку. Это фактически дар; мы с ним хорошо ладим. Но его поступок может стать образцом, примером для тех, кто, возможно, тоже захочет вернуть утраченную память одному из ветеранов.

– Как это – утраченную?

– Была такая военная программа по нейтрализации негативных последствий боевого посттравматического шока. Препарат назвали «аквалете». Слышали о таком?

Он недоуменно потряс головой:

– Вода… Какая-то вода, что ли?..

– Название препарата представляет собой лингвистически некорректную смесь латыни и древнегреческого. «Аква» – это вода, а Лета в античной мифологии – река забвения в царстве мертвых. Души умерших пили воду из этой реки, чтобы забыть свою прошлую жизнь и, таким образом, получить возможность нового воплощения. Достаточно верное название, кстати… Препарат отключал у человека долговременную память, что позволяло блокировать развитие боевого посттравматического синдрома, так называемого ПТСР – посттравматического стрессового расстройства.

– И как, успешно?

– Слишком успешно. Мне было двадцать с небольшим, когда я провел на Секе восемь месяцев в боевых частях, но я не могу вспомнить ничего, что происходило между выброской и перелетом обратно.

– Это была ужасная война, – вздохнул Браз. – Молниеносная и жестокая. Возможно, вам и не стоит возвращать память. У нас говорят: «Не буди лихо, пока оно тихо».