Вероника Батхен - Вербариум [litres]

Серёжа:Кого именно?

Я быстренько напечатал первый попавшийся вопросец, чисто движуху поддержать, и опустил голову на локоть. Другой рукой пощупал шишку. Надо бы скрыть от камеры выражение лица. Это все нетелепаты, значит, быдло. Ах ты, птица-секретарь, гусь тростниковый. Ну-с, что он там тем временем пишет?

Кардинал:Насколько мне известно, Сыромятников собрал не только всех законных потомков Землицких, но и мордвинских ублюдков. А в последнее время даже чурок! Неужели ты не понимаешь, что это недопустимо?

Серёжа:О боже, как он мог?

Я настучал это совершенно непроизвольно. Иначе я бы вслух заржал.

Кардинал:Ты, дитя благородного болгарского народа, обязан помочь мне. Судьбы славянского мира сейчас зависят от того, сможем ли мы договориться.

Так. Или наблюдателя нет, а передо мной псих-самоделкин, или это всё цирк, он ждёт, пока я заржу вслух, расслаблюсь… И что? Взять он меня всё равно не возьмёт. Физически – я и так его. Зачем эта лапша на уши?

Кардинал:Сыромятников уже разослал своих людей в полицию, школы, детские центры. Ты не видишь, что он становится Большим Братом? Медленно, исподволь, вы учите людей доверять вам, вы же такие полезные… И когда они расслабятся, они не смогут больше без вас, ведь вы, слуги Большого Брата, такие надёжные, такие сильные, такие знающие? И Сыромятников – главный из вас. Тебе не страшно, Серёжа?

Ну, птица-секретарь, если б ты начал с этого, а не с быдла, я б может ещё и поверил. Так-то резон есть, мы действительно упорно работаем над доверием. И нужностью. И я даже знаю, что думает об этом Марина Ростиславовна. У психиатров, особенно детских, иногда бывают очень странные суждения.

Серёжа:А кто такой большой брат? Это, в смысле, секта какая-то?

Кардинал:Это персонаж из одной тоталитарной книги. Людям часто предписывается любить тех, кто отнимает у них свободу. Серёжа, у тебя есть возможность остановить это.

Серёжа:Как?

Кардинал:Оставайся на связи со мной. Работай со мной. Вдвоём мы предотвратим захват власти кликой рабов Сыромятникова.

Серёжа:А девчонки как же?

Кардинал:Какие девчонки?

Твою мать! Я чуть не закрыл рот рукой. Нет уж, вылетело – не поймаешь, не жестикулируй, он смотрит. Кто его знает, может, в мониторе тоже веб-камера, и смотрит прямо в морду. Так. Он делает вид, что не знает о девчонках. Или их брал не он… Теми же гопниками, ага. Или думает, что мы без связи. Теоретически, не будь у нас всех привычного контакта с Андреем, так бы оно и было. Но в сообществе каждый имеет разработанную связь с одним, а то и с двумя коммуникаторами. Что это значит? Это значит не наши, это значит коммуникатора точно нет. Притворюсь, что связался напрямую.

Серёжа:Ну, Анита. И вторая, я не вижу её толком отсюда, спит она, что ли?

Кардинал:Одна из них опасна. Я ввёл ей безвредное снотворное. Со второй я побеседую после тебя… и возможно, тоже выпущу. Может, присоединишься ко мне, попробуешь её убедить?

…Да-да, давай расскажем полуиндуске Аните о засилье чурок, это ты, друг фламинго, хорошо придумал. И Динка, стало быть, в серьёзной отключке. Ох.

Серёжа:Ох, извините. Голова очень болит.

Я уткнулся лицом в ладони и снова позвал Андрея. Хрясь, две секунды кипеша в голове, потом ощущение, как будто мной закусила птичка мозгосос. Я застонал и завозил лицом по ладоням. Станиславский аплодирует, я думаю. Ч-ч-чёрт, как больно-то. Проклятый Сыромятников.

Кардинал:Прости меня, но у меня ведь не было другого выбора. Ты же нигде не бываешь, кроме этого центра и ваших сходок.

Серёжа:А зачем ты поймал девчонок?

Кардинал:Без наблюдателя нам не справиться. А шоколадка пойдёт с тобой, куда ты, туда и она, поверь старому ловеласу.

Серёжа:Ну, тем более, зачем было её-то по голове бить?

Кардинал:Серёжа, ну что за детский лепет. Если человек тебе небезразличен, друг там или что ещё, и вы не раз находились в контакте – ты же можешь установить контакт издалека?

Серёжа:Конечно.

Кардинал:И что, твоя шоколадка сидела бы и ждала, пока Сыромятников тебя разыщет? Она бы привела его сюда, как та овчарка.

(Ох, Анита. Может, гусь и прав, не знаю, но уж в любом случае не так бы мне об этом узнавать. Прости.)

Серёжа:А вторую?

Кардинал:Вторая меня видела. Ничего, я подержу её в бессознанке, пока вы не уедете отсюда, уеду сам, она потом потихоньку проснётся. Давай поговорим о деле.

Серёжа: Давай.

Кардинал:Ты не сможешь избегать Сыромятникова. Тебе придётся передать ему наш разговор… И притвориться, что ты не согласен со мной.

Серёжа:А смысл?

Он что-то писал дальше, а я со всё тем же идиотски восторженным видом таращился в экран, и изо всех сил не волновался, не ухмылялся, серьёзно-пресерьёзно, даже напугано размышлял о том, как опасно будет шпионить за самим Сыромятниковым. Я был очень-очень искренен. Очень-очень напуган. И ну совершенно не злорадствовал. Потому что тукан таки осмелел и начал меня брать.

Когда в тебя лезет доминатор и ты знаешь, что он в тебя лезет, это похоже на стекло. Как будто часть всего немножко сдвигается, ну на миг делается стеклянным и смещается чуть-чуть. Рахим говорил, что для него это похоже на фотошоп. Ну, у всех по-разному. Я, в общем, на это и надеялся, болтая с кардиналом – раз Андрей говорил, что эти ребята любят власть, что им нравится сам процесс… Надеялся, что он не устоит перед искушением меня взять. Он и не устоял.

Я осторожно, очень-очень нежно пропустил стекловидную дрожь в зрение, в глазные мышцы. В рот. В слух. Он толкнулся выше (так слабенько!), я сделал вид, что я глухая ватная подушка, нет-нет, что вы, никакого сопротивления, просто мальчик глупенький, однозадачненький, читает, занят… Кажется, достаточно. Вот… теперь – точно достаточно.

Нам надо видеть или слышать, чтобы задоминировать, – потому что нам надо почувствовать. Как он там, как дышит, как моргает, как вообще. А если кто сам залез ко мне внутрь – зачем мне его глазами-то видеть? Вот он, голубок.

Опля, всё перевернулось несколько раз кувырком, полетели искры смятого в гармошку сопротивления. Сидеть! Не ёрзать. Руки перед собой, рот закрой, осмотрись.

Что у тебя в руке? Палец пытается дёрнуться. Ну нет. Пока сидим неподвижно.

Вот монитор со скайпом, вот монитор с потоками камер. Две моих, вот он я, плашмя на полу. Две – Анита, сидит в позе лотоса с закрытыми глазами. Две – Динка, лежит у стены на боку.

В руке у нас зажат дверной звонок. От него идёт под стол четыре проводка. Тукан напрягает пальцы, пытаясь разжать надавленный звонок. Ах ты ж. Взрывчатка?