Вероника Батхен - Вербариум [litres]

Объект столь усиленного любопытства спускался всё ниже и ниже над этим прекрасным городом. Через несколько минут его можно было рассмотреть в подробностях. Это действительно был воздушный шар; но, без сомнения, такого шара ещё не видывали в Роттердаме. Кто же, позвольте вас спросить, слыхал когда-нибудь о воздушном шаре, склеенном из старых газет? Форма «шара» оказалась ещё обиднее. Он имел вид огромного дурацкого колпака, опрокинутого верхушкой вниз. Мало того, к этой фантастической машине была привешена вместо гондолы огромная тёмная касторовая шляпа с широчайшими полями и обвитая вокруг тульи чёрной лентой с серебряной пряжкой.

Воздушный шар находился теперь на высоте какой-нибудь сотни футов, и публика могла свободно рассмотреть его пассажира. Это было очень странное создание. Рост его не превышал двух футов; но и при таком маленьком росте он легко мог потерять равновесие и кувырнуться за борт своей удивительной гондолы, если бы не обруч, помещённый на высоте его груди и прикреплённый к шару верёвками. Толщина человечка совершенно не соответствовала росту и придавала всей его фигуре чрезвычайно нелепый шарообразный вид. Ног его, разумеется, не было видно. Руки отличались громадными размерами.

Когда оставалось, как уже сказано, каких-нибудь сто футов до земли, старичок внезапно засуетился, торопливо вытащил из бокового кармана большую записную книжку в сафьяновом переплёте и взвесил в руке. Потом открыл книжку и, достав из неё пакет, запечатанный сургучом и тщательно перевязанный красною тесёмкой, бросил его прямо к ногам бургомистра Супербуса ван Ундердука.

Воздушный шар взвился, точно жаворонок, на громадную высоту, вскоре исчезнув за облаком. Внимание всех устремилось теперь на письмо, которое, как оказалось при ближайшем рассмотрении, попало в надлежащие руки, будучи адресовано бургомистру и профессору Рубадубу как президенту и вице-президенту Роттердамского астрономического общества. Итак, названные сановники распечатали письмо тут же на месте и нашли в нём следующее необычное и весьма важное сообщение:

«Их превосходительствам господину ван Ундердуку и господину Рубадубу, президенту и вице-президенту Астрономического общества в городе Роттердаме.

Быть может, ваши превосходительства соблаговолят вспомнить скромного ремесленника, который вместе с тремя другими обывателями исчез из города около пяти лет тому назад при обстоятельствах, можно сказать, чрезвычайных. Как бы то ни было, с позволения ваших превосходительств, я, автор настоящего сообщения…»

…Когда Джон Гордон впервые услышал голос, то подумал, что сходит с ума. Была ночь, он уже засыпал. Голос чётко звучал в его голове.

«Слышите ли вы меня, Джон Гордон? Вы меня слышите?»

Гордон сел на постели. Он слегка испугался. Он всегда считал, что дело плохо, если человеку слышатся какие-то голоса.

Он прошёл всю войну без единой царапинки. Но, быть может, годы полётов над Тихим океаном оставили след в его психике. Можно, конечно, взять молодого клерка из нью-йоркского страхового агентства и сделать из него военного лётчика, который управляет тридцатитонным бомбардировщиком так же легко, как своей рукой. А спустя три года отослать его назад за конторку. Но…

Странная вещь: все эти годы, пока Гордон рисковал жизнью над Тихим океаном, он мечтал о том, как вернётся. К своей прежней работе, в свою уютную квартирку.

Он вернулся домой, и всё здесь было по-прежнему. Зато изменился он сам. Привыкший к воздушным битвам, к смертельной опасности, он отучился складывать цифры. Он не понимал, чего ему хочется, однако ощущал постоянное беспокойство. Гнал от себя возникавшие мысли – безуспешно.

А теперь этот странный голос.

…Его не было две ночи. На третью он заговорил снова: «Вы меня слышите, Джон Гордон? Не бойтесь! Я – другой человек, и я обращаюсь к вашему мозгу!»

Гордон лежал в полусне, голос казался ему необычайно реальным.

«Отзовитесь, Джон Гордон! Не словами, а мысленно. Канал открыт, отвечайте!»

Сам того не желая, Гордон послал во мрак робкую мысль:

«Кто вы?»

«Я Зарт Арн, принц Средне-Галактической империи».

Мне очень много лет…

Мне очень много лет; сколько – я сам не знаю…Вновь поведаю – не знаю я, что стало с Харлеем Вареном. Вновь поведаю… Вот где водится Снарк!..

«Вот где водится Снарк!» – возгласил Балабон, указав на вершину горы; и матросов на берег вытаскивал он, их подтягивал за вихры. «Вот где водится Снарк! Не боясь, повторю: вам отваги придаст эта весть. Вот где водится Снарк! В третий раз говорю. То, что трижды сказал, то и есть». Был отряд на подбор! Первым шёл Билетёр. Дальше следовал шляпный Болванщик, Барахольщик с багром, чтоб следить за добром, и козы отставной Барабанщик. Биллиардный маэстро – отменный игрок мог любого обчистить до нитки; но Банкир всю наличность убрал под замок, чтобы как-то уменьшить убытки. Был меж ними Бобёр, на уловки хитёр, по канве вышивал он прекрасно. И, по слухам, не раз их от гибели спас. Но вот как – совершенно неясно.

Мне очень много лет; сколько – я сам не знаю. Быть может, сто, быть может, больше. Точно ответить не могу, так как я никогда не старился, подобно другим людям, и детство тоже не удержалось в моей памяти. Насколько я припоминаю, я всегда был мужчиной в возрасте около тридцати лет. Вид у меня теперь точно такой же, как сорок лет назад, и всё же я чувствую, что вечно жить я не буду, что в один «прекрасный» день умру реальной смертью, после которой нет воскрешения. Я не знаю, почему боюсь смерти, ведь я умирал дважды – и всё ещё жив.

Объяснить эти сверхъестественные происшествия я не могу; могу лишь изложить простыми словами обыкновенного искателя приключений хронику странных происшествий, случившихся со мной за десять лет, в продолжение которых моё мёртвое тело лежало не найденным в одной из пещер Аризоны.

…Вновь поведаю – не знаю я, что стало с Харлеем Вареном, хоть думаю, почти надеюсь, что пребывает он ныне в мирном забвении, если там существует столь благословенная вещь. Истинно, в течение пяти лет я был его ближайшим другом и даже разделил с ним исследования неизведанного. Я не стану отрицать (нашёлся свидетель, пусть слабый и ненадёжный – моя память) похода к пику Гаинсвиль, на дороге к Большому Кипарисовому Болоту, той отвратительной ночью, в полдвенадцатого. Электрические фонари, лопаты, катушка провода, что мы несли, – лишь декорации к омерзительной сцене, сожжённой моей поколебавшейся памятью. Но затем я должен настоять, что не утаил ничего, что следовало бы сказать о том, почему меня нашли следующим утром на краю болота одинокого и потрясённого. Утверждаете – ни на болоте, ни рядом не было ничего, что могло бы вселить страх.