Вероника Батхен - Вербариум [litres]

– Да, заехали, – сказал Гусев.

Мы проехали около десяти миль…

Мы проехали около десяти миль, когда почва заметно стала повышаться… И вскричал Балабон…

И вскричал Балабон, поражён, раздражён: «Но Бобёр здесь один, а не пять! И притом это – мой, совершенно ручной, мне б его не хотелось терять». И, услышав известье, смутился Бобёр, как-то съёжился сразу и скис, и обеими лапками слёзы утёр, и сказал: «Неприятный сюрприз». Кто-то выдвинул робко отчаянный план: рассадить их по двум кораблям. Но решительно не пожелал капитан экипаж свой делить пополам. «И одним кораблём управлять нелегко, целый день в колокольчик звеня, а с двумя (он сказал) не уплыть далеко, нет уж, братцы, увольте меня!» Билетёр предложил, чтобы панцирь грудной раздобыл непременно Бобёр и немедленно застраховался в одной из надёжных банкирских контор. А Банкир, положение дел оценя, предложил то, что именно надо: договор страхованья квартир от огня и на случай ущерба от града.

Мы проехали около десяти миль, когда почва заметно стала повышаться. Как я узнал позже, мы приближались к берегу одного из давно уже высохших морей Марса, на дне которого состоялась моя первая встреча с марсианами.

Вскоре мы достигли подножия горной цепи и, проехав через узкое ущелье, выбрались на открытую долину, на окраине которой было низкое плоскогорье. На нём я увидел огромный город. Мы помчались по направлению к нему.

При ближайшем рассмотрении, когда мы проезжали по городу, я увидел, что строения необитаемы и, несмотря на незначительные разрушения, пустуют, по-видимому, уже много лет. В центре города была большая площадь, которая, равно как и прилегающие к ней здания, была занята лагерем, принадлежащим девятистам или тысяче существ того же облика, как и мои захватчики.

Если не считать украшений, все были совершенно наги. Женщины лишь немногим отличались от мужчин, за исключением лишь того, что их клыки, пропорционально росту, были значительно длиннее, причём у некоторых они достигали высоко посаженных ушей. Тела их были меньше и имели более светлую окраску, а на пальцах рук и ног виднелись зачатки ногтей, совершенно отсутствующих у мужской половины.

Тела детей были светлого цвета, даже светлее, чем у женщин. Мне казалось, что все они совершенно одинаковы, за исключением того, что одни были выше других, следовательно, и старше.

Когда мы приблизились к площади и моё присутствие было обнаружено, мы были немедленно окружены сотнями этих уродов, которые, казалось, горели желанием стащить меня с сиденья позади моего стража.

Одно слово вождя – и шум прекратился, и мы стали пересекать площадь по направлению к великолепному сооружению, подобного которому никогда не видел глаз смертного.

…Громадные каменные глыбы спят мёртвым сном под одеянием из сырого мха – это всё, что осталось от могучих стен. Когда-то эти стены воздвигались на века – и, по правде сказать, по сей день ещё служат благородной цели, ибо чёрная жаба нашла себе под ними приют.

Здание было невысокое, однако занимало громадную площадь. Оно было построено из сверкающего белого мрамора, выложенного золотыми и бриллиантовыми камнями, которые сверкали и переливались всеми цветами радуги под лучами солнца. Главный вход был шириной в несколько сот футов и выдавался из здания так, что над входной галереей образовался огромный навес. Лестницы не было, но небольшой наклон, ведущий на первый этаж, расширялся в огромный зал, окружённый галереями.

В этом помещении, снабжённом большим количеством разных пюпитров и стульев, собралось около сорока или пятидесяти марсиан мужского пола. Все они сгрудились вокруг ступеней большой кафедры. На доске её восседал на корточках огромный воин, увешанный с ног до головы металлическими украшениями, разноцветными перьями и красиво выделанным кожаным убором, изящно выложенным драгоценными камнями.

С его плеч свисала короткая мантия из белого меха на подкладке из яркого пурпурного шёлка.

Наш отряд остановился у входа в здание, и по знаку вождя, меня опустили на пол. Опять рука об руку с воином мы прошли в зал аудиенций. По-видимому, на Марсе церемония приближения к верховному вождю не была сопряжена с особенными формальностями.

Взявший меня в плен воин просто продвинулся к кафедре, причём остальные расступились, по мере того, как он проходил вперёд. Сидевший на кафедре поднялся на ноги и произнёс имя моего конвоира, который в свою очередь остановился и повторил имя правителя, после чего следовал полный его титул.

Имя взявшего меня в плен было Тарс Таркас. Он был вице-вождём общины и был известен как государственный ум и как воин. По-видимому, он кратко доложил о приключениях, связанных с его экспедицией, включая и взятие меня в плен, а когда он кончил, верховный вождь обратился ко мне.

Я ответил на нашем добром английском только для того, чтобы убедить его, что ни один из нас не в состоянии понять другого, но заметил, что, когда по окончании своей речи я слегка улыбнулся, он сделал то же самое. Этот факт и аналогичный ему во время моей первой беседы с Тарсом Таркасом убедил меня в том, что у нас есть хотя бы общее: способность улыбаться, а следовательно, и смеяться; это указывало на наличие чувства юмора.

Собравшиеся воины разглядывали меня, подойдя ко мне вплотную и ощупывая мои мускулы и кожу. Затем верховный вождь изъявил, очевидно, желание видеть моё представление и, сделав мне знак следовать за ним, направился с Тарсом Таркасом к открытой площади. Получив несколько весьма ощутимых ушибов, к большому удовольствию марсиан, я опять хотел прибегнуть к испытанному способу ползанья, но это оказалось для них нежелательным, и я был грубо поставлен на ноги каким-то огромным детиной, который больше всех смеялся над моими неудачами.

Когда он наградил меня тумаком, чтобы поставить на ноги, физиономия его была от меня на очень близком расстоянии, и я сделал то, что оставалось сделать джентльмену, попавшему в атмосферу грубости, необузданности и полнейшего отсутствия уважения прав чужестранца: я ударил его кулаком по челюсти, и он свалился наземь, как заколотый бык. Когда он упал, я повернулся и прислонился спиной к одному из пюпитров, ожидая мстительного нападения его товарищей, и твёрдо решил дать им перед смертью хороший бой, насколько позволят мне неравные силы.

Верзила, которого я сшиб с ног, лежал на том же месте, где он свалился, но ни один из товарищей даже не подошёл к нему. Тарс Таркас подошёл ко мне, протянув одну из своих рук, и так мы дошли до площади без дальнейших приключений. Я не знал, зачем мы пришли на открытое место, но вскоре получил разъяснение этому. Вначале они несколько раз повторили слово «сак». Затем Таркас сделал несколько прыжков, причём перед каждым произносил слово «сак». Затем, обернувшись ко мне, он сказал «сак». Я понял смысл их желания и, собравшись с силами, сделал такой «сак», что поднялся на добрые полтораста футов; но на этот раз я не потерял равновесия, а встал на ноги, даже не упав. Затем несколькими прыжками по двадцать-тридцать футов я возвратился к группе воинов.