Чарльз Плэтт - Свалка (сборник)

— Угу, — сказала Шерон.

— Согласен, отвратительно это все выглядит, но, судя по всему, к этому идет. Итак, ежели помыслить логически, «Жизнь–суть?..» надобно бы закрыть. Пусть даже он дает результаты — этот проект непригоден для того, что у них на уме. А он еще и результатов не дает. И может никогда не дать. — Он в раздражении покачал головой. — Он стоит миллиарды и миллиарды из народных денег. И — для чего? Да ни для чего!

— Вот и расспросишь его об этом, — сказала она, наклоняясь вперед, чтобы взъерошить его волосы. — А пока успокойся.

Только тут он понял, что в возбуждении, повысил голос чуть ли не до крика.

— Извини.

— Единственное, что меня смущает, — продолжила она, это твоя легенда. В смысле, Готтбауму очень уж легко ее проверить. Всего лишь позвонить в отдел безопасности «Норд–Индастриз» и попросить к телефону Ричарда Уилсона.

Он некоторое время помолчал, сосредоточившись на ее словах.

— Да, ты права, но, по–моему, все выглядит следующим образом. Во–первых, у Готтбаума слишком мало было времени, чтобы куда–то звонить: я говорил с ним сегодня — то бишь в пятницу — вечером. Во–вторых, если уж он решится куда–то звонить, то скорее позвонит своему бывшему коллеге Хортону и спросит, в чем дело, а тот поддержит мою легенду, иначе он уже выходит «чинящим препятствия следствию». В–третьих, если даже Готтбаум доищется, кто я такой, он все же так и так будет чувствовать меня вправе задавать вопросы. Единственное, что мне не нравится — он может сказать группе «Жизнь–суть?..», что ФБР ведет такое расследование, и тогда они могут принять меры к уничтожению каких–либо улик, или просто предпринять попытку к бегству. Но, я думаю, до этого уж не дойдет. Что бы там они ни натворили, они все же ученые, а не уголовники какие.

Она робко — тревожно взглянула на него, точно стесняясь своих собственных тревог.

— А ты думаешь, они не сделают чего–нибудь… более решительного, чтобы защититься?

— Это чего, например?

Голос ее дрогнул, снизился почти до шепота.

— Например… что–нибудь с тобой?

Между бровей ее появилась маленькая морщинка. (складка).

Он рассмеялся.

— Да что ж они, по–твоему, бандиты? Ты говоришь, точно в какой–то телепостановке…

Она вздохнула.

— Ладно; я знаю, что лишнее себе надумываю. А когда ты собираешься к этому Готтбауму?

— Он пригласил меня на завтра. В субботу.

— На завтра?.. Она подалась назад; тревога на ее лице сменилась досадой. — Джим, но ты…

— Я помню, помню… Шторы. Извини, Шерон, но тут дело поважнее штор. Правда. — Он смотрел на нее в надежде, что до спора не дойдет, и сейчас она скажет, что все понимает.

Наконец она пожала плечами; лицо ее приняло обычное выражение.

— Ну, что тебе сказать? (Ты мне все это объяснишь) Вспомни об этом, если я однажды поломаю твои планы. Если меня, например, поставят дежурить на выходных. — Она ткнула в него пальцем. — Хорошо?

— Хорошо. Обещаю.

Она поднялась и протянула руку.

— И все равно ты должен со мной помириться (поднять мне настроение; возместить…).

Он позволил стащить себя с дивана.

— И как же с тобой мириться?

Она склонила голову.

— Идем в спальню. Может, там мне придут в голову мысли повеселее.

Echoes ([?]) (Эхо)

Небольшой, извилистый хайдэй выписывал вавилоны между лесом и океаном: крутые склоны холмов были зелены от сосен, волны разбивались, накатывались на скалы, и в тучах брызг то тут то там возникала радуга. Воздух пах морской солью и сосновыми иглами. Сквозь гул двигателя и шуршание гравия под колесами Бейли слышал как перекликаются птицы и сверчки стрекочут в траве.

Небо было голубым, солнечный свет — ярким и теплым. Все было так замечательно, так убаюкивающе, что внушало безотчетное беспокойство.

Маленькую, темную каплю сомнения заронила в него Шерон. Когда он уходил из дома утром, она сказала, тревожно глядя на него:

— Будь осторожнее. Не нравится мне почему–то этот Готтбаум. Предрассудков у Бейли не было, — он малость поддразнил ее по поводу «мрачных знамений судьбы», но все же не мог полностью выкинуть из головы ее предостережение. На коротком прямом участке хайуэя он вытащил из портфеля compad, связался с автоответчиком своего фона и про(шел) к базе данных «общественность», («частные лица?»)

– [?]: Готтбаум, Лео, — он подиктовал по буквам. Послужной список — краткое описание личности.

На протяжении двух следующих миль compad изложил полученные данные. Большую часть послужного списка Бейли уже знал, а КОЛ содержало кое–какие сюрпризы. Готтбаум, очевидно, been a minor media personality (котировался невысоко?) в 1980–х и 90–х, выказывал радикальные взгляды и вызывал коллег доказать его неправоту. Он верил, что азиаты интеллигентнее белых, а белые посмышленее черных, и заявлял, что берется это доказать. Он желал полного прекращения правительственного контроля над научными исследованиями. Он пытался давить на конгресс, чтобы был снят контроль с экспериментов с рекомбинантными[?] ДНК. Он защитил идею одностороннего ядерного разоружения, но был уверен, что всякий, достигший 18–ти, должен быть обучен обращению с обычным оружием. Средства массовой информации брали у него интервью и приглашали за различные «круглые столы» пожалуй, больше для потехи многоуважаемой публики но в конце концов он слишком уж обидел кого–то из спонсоров, и его перестали приглашать.

Затем, уже в 21–м веке, он вдруг сделал резкий поворот на 180o и превратился в сущего отшельника. Он пожаловался, что среди средних американцев наблюдается явный упадок разума и амбиций, и сказал, что ему отвратителен тот вид заботы, какого народ хочет от правительства. В последней своей пресс–конференции он объявил, что остаток жизни намерен посвятить чистой науке и ничего не желает более иметь с общественностью.

Вот что за господин пригласил Бейли нанести ему дружеский визит.

Дорога отвернула от океана и пошла через маленький заброшенный город; окна заколочены, краска облупилась, палисадники заросли сорной травой по пояс в высоту. 30 лет назад эта часть побережья кормилась за счет туризма, но подъем цен на топливо и снижение рождаемости это прекратили. Когда дорога вновь свернула к океану, Бейли уже подумывал, сможет ли где–нибудь по пути поесть и заправить машину.

Наконец он подъехал к универсальному магазину самостроенной фанерной хибаре с двумя ржавыми бензонасосами снаружи, Texaco signs выгорели до розового. Стародревний «додж» — фургон стоял неподалеку, под деревьями — борта разрисованы сердцами, кинжалами и молниями, задний бампер подвязан куском старого, посеревшего нейлонового троса, на заднем стекле — наклейка, облохматившаяся по краям: Ван Хален жив!

Бейли остановил машину и вошел в магазин. Заведение было битком набито припасами: замороженная пища, мешки с рисом, автозапчасти, снаряжение для пешего туризма на все сезоны, ящики с патронами. Старый человек в черной майке с отодранными рукавами стоял у кассы, прислонясь к стене, и курил сигарету. Толстое «пивное» брюхо, длинные, прямые, седые волосы заброшены назад, за спину, лет — с виду — этак около 70–ти, на лице — следы солнца, возраста и злоупотребления наркотиками.