Алексей Поляринов - Центр тяжести

Минуту мама неподвижно лежала под одеялом, потом выглянула, вздохнула.

– Ты ведь придумал все это, про Шишкина. Чтобы меня успокоить.

Я открыл ноутбук и показал ей статью об Иване Шишкине в Википедии. История о том, что великий художник-пейзажист, оказывается, не умел рисовать животных и попросил своего друга, Павла Савицкого, дорисовать медведей на картине «Утро в сосновом лесу», произвела на маму огромное впечатление. Не знаю, стало ли это открытие отправной точкой ее пути к выздоровлению (в конце концов, было бы глупо утверждать, что статья из Википедии вылечила ее от зависимости), но уже следующее утро мама начала с того, что почистила зубы и помыла голову.

А потом взяла меня за руку и сказала:

– Обещай мне. Обещай, что будешь моим Павлом Савицким.

Утром зазвонил телефон. Я услышал голос Грека в телефонной трубке и на несколько секунд потерял дар речи.

– Ты еще там? Нас что, разъединили? – спросил он и рассмеялся – он знал, что не разъединили.

– Нет, нет, я здесь.

– Кто это? – спросила Оля. Она сидела справа от меня, а рядом с ней – шестилетний Лева доедал омлет с помидорами.

Я прикрыл трубку ладонью и шепотом произнес: «Грек». Оля вскинула брови.

– Привет! Господи-боже! Извини, я просто, ну, не ожидал. – Я встал из-за стола и стал ходить по кухне из стороны в сторону. – Я дико рад тебя слышать. Ты. Ты. Ты исчез.

Он засмеялся:

– Да жив я, жив. Просто работы было много.

– Да? И что за работа?

– Ну, разная работа. Я как раз по этому поводу и звоню. Как у тебя там дела на рабочем фронте?

Я почему-то сразу понял, что он и так уже все про нас знает, – он всегда все обо всех узнавал, прежде чем звонить. Я рассказал ему о нашей жизни, о ребенке. Он кратко поздравил меня и тут же перешел к делу:

– Слушай, у меня есть для вас отличное предложение. Надо встретиться.

Первая встреча Грека и Оли прошла не очень гладко – она ударила его. По-настоящему. В челюсть. Звук такой, словно кто-то уронил кочан капусты на кафельный пол. Я встал между ними, схватил Олю за руку, ее трясло.

Грек сплюнул на ладонь кровавую слюну, проверил языком зубы.

– И я рад тебя видеть.

– Восемь лет! – сказала она сквозь зубы. – О чем ты думал? Знаешь, я рада, что ты жив и здоров, учитывая то, что я видела, но, боже мой, какой же ты мудак! – Покачала головой.

Весь вечер и всю ночь мы говорили – вспоминали прошлое, обсуждали планы. Грек попытался объяснить свое исчезновение: его дядя, сказал он, был сотрудником ВВС и предложил ему место в своей команде. «Сложнее всего было уехать, я знал, что нехорошо поступаю. Но и рассказать никому об этом предложении я не мог, вы бы начали отговаривать меня, и вам бы это удалось. А я не хотел оставаться, я хотел уехать. И чем дальше, тем лучше».

Вот так: он выжил под пулями и бомбежками, однажды попал в плен к сепаратистам, потом занял должность исполнительного продюсера и три года занимался производством новостных программ и документальных фильмов. А теперь просто взял и вернулся в Москву; и за обеденным столом объявил нам, что сейчас набирает команду профессионалов для создания нового СМИ. Задача амбициозная, и если бы я не знал его лично, я бы засомневался, но это был Грек, поэтому я не стал задавать вопросов – я знал, он не станет на них отвечать.

Он очень сильно изменился за эти восемь лет – кожа на лице грубая, словно дубленая, обветренная, обожженная солнцем, глубокие морщины на лбу и в углах рта. Он все еще стригся сам, только теперь уже налысо; привычка же убирать челку с лица осталась, хотя челки уже и не было – поэтому, когда он резко дергал головой, это выглядело как нервный тик. В свои тридцать два он выглядел минимум на сорок.

Через неделю мы уже осматривали помещения для будущего офиса на юго-западе Москвы. Еще через две недели российский офис новостного портала «Осмос» был официально открыт, и, разбивая бутылку шампанского, Грек сломал дверной косяк на входе в свой кабинет. Этот конфуз его нисколько не расстроил.

– Отличная примета! – воскликнул он. – Знаете, говорят: если сломал дверной косяк, значит, косяков на работе больше не будет.

Он ошибался.

Мы с Олей проводили на работе почти все время – иногда даже ночевали там – и, разумеется, оставить Леву одного мы не могли – он ходил на работу вместе с нами. Вот так и получилось, что сын наш вырос в стенах новостного издания. Утром я отвозил его в школу и днем, если няня брала выходной, привозил в редакцию, и он катался на самокате между столами редакторов. Грек называл его «сыном полка».

Маленький, худощавый и хрупкий, ему было шесть, и я всеми силами пытался дать ему свободу, не держать небо над ним, – у меня не всегда получалось, но я старался. Признаюсь, это было нелегко. На шестой день рожденья мы подарили ему самокат – стильный, цвета лайма, из углепластика, с логотипом «Феррари» (не знаю, почему именно «Феррари»). И как любой шестилетний мальчишка, Лева не признавал ограничений скорости, он был в том возрасте, когда «тормоза придумали трусы». Работая в офисе, сидя за столом, я то и дело слышал, как самокат колесами шуршит по ковролину в коридоре, и вдруг – бдыщщь! – с грохотом врезается то в мусорную урну, то в ксерокс, то в кулер. Я тут же вскакивал со стула и начинал озираться, испуганный, встревоженный.

– Расслабься, – говорила Оля. – Все с ним нормально.

– Откуда ты знаешь?

– Сынок! – кричала Оля. – Ты как там?

– Холошо! – отвечал он.

– Видишь?

Лева был маленький и белобрысый и внешне походил не столько на меня, сколько на Егора в детстве. Это нечаянное сходство стало поводом для постоянных шуточек со стороны Грека.

– Нет, ну правда. Вы оба черноволосые и смуглые, а сын у вас, ну истинный ариец. Я бы на твоем месте задумался, Петро.

На эти шутки Оля старалась не реагировать, ей казалось, что если Грека игнорировать, рано или поздно ему надоест. Как же она ошибалась! Во всем, что касалось низкопробного и дурацкого юмора, Грек был неутомим. Он постоянно подкладывал на мой рабочий стол рекламные буклеты типа «ДНК-тест – самый верный способ проверить отцовство» или «Как пережить измену жены». Естественно, эти его выходки не оставались без ответа: мы с Олей знали его слабое место и в качестве ответной меры решили всегда писать его фамилию с ошибками. Когда нужно было отослать ему какой-то документ на подпись, я намеренно коверкал одну букву – и на поверку оказалось, что способов неправильного написания его фамилии даже больше, чем я мог себе представить: «Александр Крек», «Александр Хрюк», «Александур Крюк» и так далее.

– Так, какого хрена? – кричал он, врываясь к нам в кабинет. – Это документ вообще-то! Как можно сделать две ошибки в слове из четырех букв?