Алексей Поляринов - Центр тяжести

Над показаниями младшего лейтенанта Деревянко смеялась вся редакция. Но мне было не до смеха – успешный побег «отца Пигидия» сильно осложнял мое расследование. Если бы эти два идиота-полицейских довезли его до отделения и сняли отпечатки пальцев, у меня была бы зацепка, я бы как минимум знал, действительно ли он священник и как его зовут на самом деле.

Но он исчез, и теперь у меня не было ничего, кроме видео, на котором он сжигает скульптуру. Представители РПЦ открестились (каламбур ненамеренный) от него и отказались комментировать дальнейшую судьбу этого странного персонажа.

В итоге он как в воду канул, чем лишь подтвердил гипотезу о том, что вся эта история с сожжением – постановка.

– Нашел!

Я зашел в кабинет и кинул папку на стол Греку. Папка соскользнула на пол, бумаги разлетелись по зеленому ковролину.

– Черт! – Эта неловкость снизила пафос момента, я встал на одно колено и начал собирать бумаги.

– Кого нашел-то? – спросил Грек, наблюдая за мной. Он громко жевал зеленое яблоко.

– Отца Пигидия! Или, точнее, Олега Осипова, по кличке Гудини. – Я собрал бумаги и протянул их Греку. – Художник-акционист из группы «НЕТ». Давний знакомый Павла Караташа. Знаешь, в чем его фишка? В исчезании. Все его перформансы строятся на том, что он сначала попадается в руки полицаям, а затем сбегает от них. Исчезает из камеры. Или из патрульной машины, как в случае с нашим бравым младшим лейтенантом Деревянко. Поэтому его и прозвали Гудини – он может выбраться из любой тюрьмы и любой клетки.

Грек отложил яблоко и начал листать папку.

– Впечатляет, – сказал он. – Фото есть-нет?

– Нет.

Он поднял на меня взгляд:

– Как так? Если у него так много приводов?

Я пожал плечами:

– Это его фишка: фото тоже исчезают. Есть парочка – размытые, нечеткие.

– И с чего ты взял, что это он?

– Эммм, – я начал загибать пальцы, – знакомый Караташа, это раз, может открыть любой замок, это два, все, с кем я говорил о нем, описали его как очень высокого и очень рыжего человека, это три. И самое главное: никакого отца Пигидия не существует. Это вообще не славянское имя. Просто прикол.

– Но у тебя тут написано, что они враги.

– Один из источников утверждает, что Гудини увел у Караташа то ли жену, то ли девушку. С тех пор Караташ делает все возможное, чтобы выдавить Гудини из «тусовки». Постоянно вставляет ему палки в колеса.

– А. То есть этот Гудини, по-твоему, в отместку решил спалить его выставку?

Я пожал плечами:

– Это все, что я нарыл. Просто слухи.

– Блин, ну что у нас за страна такая? Даже погромы – и те фальшивые. – Грек продолжал листать папку. – А вообще, я, кажется, недооценивал их. Я-то думал, современное искусство – это скучно. А тут, гляди-ка, настоящие подпольные войны художников-акционистов.

– Но ты еще самое крутое не слышал. – Я подался вперед, оперся руками на стол. – Все перформансы Гудини связаны с «исчезанием». Знаешь, какой самый известный из них? Исчезновение озера.

Каждую ночь Портной приходил к озеру. Хватался за береговую линию и встряхивал водную гладь – так встряхивают простыню или одеяло. Озеро колыхалось, шло волнами – на берег вылетали рыбы.

Мальчишка, сын Портного, ходил по берегу с корзиной и собирал рыб, бьющихся, молчаливых. Портной тем временем возвращал озеро на место, прилаживал, пришивал к земле и ровнял непокорные складки-волны на воде. Озеро снова ложилось на землю, плавно, как новая скатерть на обеденный стол. Мальчишка собирал выброшенных на берег рыб (они дергались, задыхались в корзине – и все так же молчали) и возвращался к отцу.

Дома, пока в котелке бурлила уха, Портной учил мальчишку правильно ухаживать за озером, – выкладывал на скатерть предметы – солонку, перечницу, бокал, моток ниток и маленький камень.

– Смотри, – говорил он, хватал скатерть за край, встряхивал ее, да так, что все предметы, кроме камня оставались на местах, – камень взлетал и падал на кровать в углу комнаты.

– Ты должен научиться этому, – говорил Портной. – Это наш долг – беречь озеро. Озеро кормит и поит нас, и мы, Портные, в ответ бережем его, защищаем. Но озеро – нежная ткань, если дернуть неосторожно, оно порвется и утечет, просочится в землю, все, до последней капли. Поэтому ты и тренируешься на скатерти. Попробуй всколыхнуть ее так, чтобы не опрокинуть ни солонку, ни перечницу и не разбить бокал. – Портной вернул камень на стол, между перечницей и солонкой.

Мальчик схватился за скатерть и осторожно тряхнул ее – предметы не сдвинулись с мест.

– Не бойся, – сказал Портной, – это просто тренировка. Сильнее.

Мальчик создал волну посильнее. Солонка упала набок, рассыпав белые кристаллы.

– Сильнее.

Мальчик тряхнул скатерть, на этот раз очень сильно: солонка с перечницей полетели в стену, бокал ударился о потолок и раскололся.

Мальчик побагровел от стыда.

– Ничего, – вздохнул Портной, – научишься.

И мальчик научился.

Через месяц Портной доверил ему озеро. В свой первый раз мальчик перестарался – тряхнул слишком сильно – и вместе с карпами на берег вылетели два глубоководных сома, три коряги и даже мачта затонувшего сто лет назад корабля. Со дна поднялся ил, и озеро помутнело, как грязная лужа, а лунная дорожка на его поверхности погнулась и пошла зигзагом.

– Ты чего, малой? – спросил Портной, посмеиваясь. – Не дебоширь. Беги, бросай рыбу обратно, пока не умерла. А остальное я исправлю.

Портной разровнял озеро ладонью и подул на него, – тихо, осторожно, – так дуют на горячее. И ил развеялся, как пар над чашкой горячего чая, озеро снова прояснилось.

Мальчик побросал рыбу обратно и вернулся к отцу.

– Сходи домой, принеси мне чашу и кисть, я научу тебя исправлять лунную дорожку.

Когда мальчик вернулся с инвентарем, Портной достал ножницы и аккуратно распорол береговую линию.

– Хватайся с той стороны, – сказал он сыну.

Они взяли озеро, подняли с земли и стали скручивать, выжимать над чашкой, словно мокрую простыню. И ртуть лунной дорожки капала в чашку – кап, кап, кап – из перекрученной поверхности воды. Когда чашка наполнилась, они вернули озеро на место, и портной ловкими стежками пришил береговую линию к земле, да так, что швов было не разглядеть. Потом взял чашку, кисть и принялся за дело.

– Здесь важно сохранять пропорции, – говорил он и наносил серебристые, дрожащие разводы на воду под луной. – И внимательно следи, чтобы дорожка начиналась ровно под луной, чтобы криво не пошло. Это с опытом придет. А пока рисуешь, можно и немного подурачиться. – Он нарисовал на воде кошачью морду и засмеялся. – Я всегда плохо рисовал. Может, у тебя получится что-нибудь поинтереснее.