Александр Тюрин - Иван-царевич и титановый пес

Что-то похожее на здоровенных пиявок, оснащенных кучей вращающихся дисков с зубцами, пробивает верхнюю границу города, плавя и пробуривая лёд. И скрывается с глаз, уходя вглубь через нижнюю границу города. А через пробоины, одна за другой, в ледяную полость, освоенную городом, влетают шипастые сферы, которые смахивают на модели вирусов в крупном масштабе, смастеренные для музея – каждое на десяток метров диаметром. Достигнув поверхности, они катятся, лопаются, из них грудами вываливаются роботвари инсектоидного типа, юркие и быстрые. Они, конечно, никак не сигналили – их боевые алгоритмы не требовали общения в радиодиапазоне, чтобы не иметь уязвимости – но я словно слышал мощное хоровое стрекотание.

Какое-то время мне казалось, что я единственный свидетель этого нападения, но тут заверещали сирены и я увидел, что по вторгнувшейся робонечисти открыта стрельба из верхних и нижних полусфер домов-грибов. Это, похоже, заработали гранатометы местного ополчения. Огни термитных боеприпасов спекали и сжигали нападающих, но теми по-прежнему кишмя кишело. Шипастые сферы продолжали ссыпаться сквозь проломы в ледяном «небосводе» и катиться к городу.

Черный поток робинсектов, достигнув первой из грибообразных построек, стал выстраивать вокруг нее вроде как фасадные леса, а потом безжалостно проткнул ее, сразу в тысяче мест. Немного погодя она потрескалась – в трещинах были видна играющая огоньками губчатая масса. И несчастный наноплант рванул, разлетевшись густым облаком тлеющих угольков. А ведь следующий удар придется именно на тот «грибок-теремок», в котором нахожусь я. Почувствовалось, как все мои органы стекают в пятки. Чего я не хочу больше всего на свете – чтобы меня сожрали в клетке.

– Эй, приятель, а ты не забыл меня выпустить? – крикнул я уряднику, который тем временем оживленно общался с кем-то. Звуковая изоляция отсекала меня от его слов, я видел только блики от голографических экранов на его щеках. Но он успел подумать обо мне.

Прутья моей клетки, показывая мастерство кристаллической механики, разошлись в стороны, а сверху на меня свалился самоодевающийся скафандр. Едва я вошел в скаф, как стеклянная стена рассыпалась, наружу рванул воздух, а навстречу полетели тысячи огоньков. Когда я охватил взглядом остальное, урядник уже лежал на полу. Он успел облачиться в скафандр, но из его тела торчало несколько дрожащих игл со светящимися кончиками, наружный датчик показывал отсутствие дыхания.

Я забрал из его рук импульсный автомат и тут в КПЗ стал втекать поток робинсектов.

Я стрелял по наступающим тварям, сметая их плазменными вихрями и укрываясь за ящиками от посылаемых ими игл; при том изнутри рвались какие-то новые слова – «твою ж мать», «хрен вам» и так далее. Мне это даже нравилось, хотя я и чувствовал, что везение ненадолго; по счастью, мой пес управился всё-таки с монтажной пеной и намекнул мне, что пора сваливать. И с разбега – он прыгнул и я тоже, держась за его ошейник – мы перемахнули, точнее соскочили на «шляпку» соседнего приземистого «гриба».

Однако робинсекты, соединяясь друг с другом, быстро образовали математически выверенный элегантный мост, по которому двигались их коллеги. Густой толпой. К нам.

Они уже совсем рядом; иглы летят густо, как стрелы от монгольского тумена – откуда я знаю это слово? Пес прикрывает меня и заморачивает головку наведения иглоракет. Металлическая шерсть летит с него клоками, играя роль ложных тепловых целей. Но насколько еще хватит его косматости?

Мир вокруг бледнеет, становится тонкостенным, сдувается и раздувается вместе с каждым моим вдохом и выдохом. Он теряет свою реальность, становясь как бы частью меня. Я чувствую себя в центре мира, порождаемого моим дыханием. И первое что осязаю – колечки ароматических соединений, источаемых растениями, произрастающими в облачках аэрозоля где-то в недалекой оранжерее.

Затем я чувствую одного из робинсектов, как бы просачиваюсь в тесноту хищного тельца и разделяю его своим дыханием на части.

Головка с глазками двухканальных камер. Не так уж черны эти роботехи – в процессоре крупинки дисперсного золота; золотые электроды удерживают электроны в прослойке из дитиоловых молекул. Острые мандибулы из металлорганики; максиллы, ставшие пусковой трубкой для иглоракет. Микроэлектромеханические приводы конечностей и радиоизотопное сердечко двигателя. А дальше я вливаюсь в их рой. Каждый член роя похож на другого – они соединяются в глянцево-черную волну. Я внутри нее. Осязаю пульсации ковалентных и клещи ионных связей, дрожащие бугорки полимерных диполей, зыбкие кольца супрамолекул. И улавливаю набор вибраций, который проходит через молекулярный процессор каждого робинсекта. В них – код команд, которые выпадая из стека, управляет тварями. Цепляясь за шину ввода-вывода, узелками биений я забрасываю в их процессор номер прерывания и вбиваю новый указатель в регистр инструкций. Волна робоинсектов уже не накатывает – она разбивается на множество волн, которые сталкиваясь, гасят друг друга.

Наконец вижу три подоспевших истребителя Роскосмофлота, которые кружа в тесном «небе» ледяной полости, атакуют робинсектов: наносят удар синуклерами. Голубое пламя идет ко мне, спекая тварей в один ком, но кто-то выдергивает меня из ловушки и уносит на своей косматой спине – это ж моя псина; я отключаюсь как перегревшийся прибор.

– Что-нибудь распознаёте? – спросила сестра Евпраксия у мужчины в белом комбинезоне, в глазах которого сейчас отражался мой «внутренний мир», считанный сканнерами и выведенный на виртуальные экраны. Все эти неокортексы, таламусы, гиппокампусы и прочие причандалы. На кончиках его пальцев, которые бегали по виртуальной клавиатуре, светились красные огоньки сенсоров движения.

– Ничего. Зоны, ответственные за долгосрочную память старше года, просто разряжены, никаких функционирующих нейронных цепочек.

– С таким стиранием памяти я был бы просто дебилом, радостно пускающим пузыри. Как же это меня трудоустроили у Кубхана на тяжелую ответственную работу? – подал голос я.

– Очевидно, все, что было необходимо для работы, загрузили в вас с помощью нейрокабеля – имеется рубец в районе пятого шейного позвонка, где, наверняка, был разъем.

– Допустим, доктор. Я это место всегда чем-нибудь залепливал, чтобы твурм не заполз. Однако, если у меня ничего нет, кроме промытых мозгов, то я бы и сейчас мирно помешивал дерьмо в котле у Кубхана.

– Я в курсе, господин имярек, что вы удачно добрались сюда, потому что вам удавалось спонтанно подключать внешние устройства в качестве своей технопериферии. Предположительно, когда-то у вас имелся соответствующий нейроинтерфейс, индуцированный в энторинальную кору и некоторые зоны неокортекса. Но, в любом случае, он был уничтожен в ходе стирания памяти.