Нил Стивенсон - Криптономикон [litres]

— Я не знал, что евреи говорят на латыни.

Однажды в комнату ввозят кресло-каталку; Гото Денго таращится в тупом изумлении. Он слыхал про такие: на них за высокими стенами, вдали от посторонних глаз, возят из комнаты в комнату постыдно неполноценных людей. И вдруг хрупкие девушки хватают его и сажают в кресло! Они что-то говорят про свежий воздух; в следующий миг Гото Денго выкатывают из палаты и везут по коридору! Его привязали, чтобы не вывалился; он смущенно ерзает, пытаясь спрятать лицо. Девушки выкатывают кресло на большую веранду с видом на гору. От листьев поднимается пар, кричат птицы. На стене за спиной — огромная картина: привязанный к столбу голый I.N.R.I. исполосован сотнями параллельных кровавых следов. Рядом центурион с бичом. Глаза у центуриона странно японские.

На веранде еще три японца в инвалидных креслах. Один невнятно разговаривает сам с собой и все время теребит болячку на руке, так что кровь капает на подстеленное полотенце. У другого обгорели руки и лицо, он смотрит на мир через единственную дырку в черном коллоидном рубце. Третьего накрепко прибинтовали к креслу, потому что он все время бьется, как рыба на песке, и бессвязно вскрикивает.

Гото Денго смотрит на перила веранды, прикидывая, хватит ли сил подъехать к ним и перекинуться через парапет. Почему ему не дали умереть с честью?

Команда подводной лодки обходилась с ним и другими эвакуированными непонятно: почтительно и в то же время гадливо.

Когда он стал изгоем? Явно задолго до эвакуации с Новой Гвинеи. Лейтенант, спасший его от охотников за головами, обходился с ним как с предателем. Но он и раньше был не таким, как все. Почему его не съели акулы? Может, его мясо пахло иначе? Он должен был погибнуть вместе с товарищами в море Бисмарка. Его спасло отчасти везение, отчасти умение плавать.

Почему он умеет плавать? Отчасти потому, что отец учил его не верить в демонов.

Он громко смеется. Другие японцы оборачиваются.

Его учили не верить в демонов, теперь он сам — демон.

В следующий приход чернорясый громко смеется над Гото Денго.

— Я не пытаюсь вас обратить, — уверяет он. — Пожалуйста, не говорите об этом старшим. Заниматься прозелитизмом строго запрещено, и нас жестоко накажут.

— Вы пытаетесь обратить меня не словами, а тем, что держите здесь, — говорит Гото Денго. Ему не хватает английского.

Чернорясого зовут отец Фердинанд. Он иезуит или что-то вроде того; владение английским дает ему неограниченную свободу маневра.

— Каким образом мы обращаем вас в свою веру, всего лишь приняв сюда? — Потом, чтобы окончательно выбить у Гото Денго землю из-под ног, повторяет то же самое на более или менее сносном японском.

— Не знаю. Живопись. Скульптура.

— Если вам не нравится наша живопись, закройте глаза и думайте об императоре.

— Я не могу все время держать глаза закрытыми.

Отец Фердинанд фальшиво смеется.

— Почему? Большинство ваших соотечественников успешно живет с закрытыми глазами от колыбели до могилы.

— Почему бы вам не повесить что-нибудь повеселее? Это больница или морг?

— La Pasyon очень важна здесь, — говорит отец Фердинанд.

— La Pasyon?

— Страдания Христа. Они очень понятны филиппинскому народу. Особенно сейчас.

У Гото Денго есть еще одна жалоба, но, чтобы ее высказать, приходится одолжить у отца Фердинанда японо-английский словарь и поработать несколько дней.

— Правильно ли я понял? — говорит отец Фердинанд. — Вы считаете, что, окружив заботой и милосердием, мы тем самым исподволь пытаемся обратить вас в католичество?

— Вы извращаете мои слова, — говорит Гото Денго.

— Я их выправляю, — парирует отец Фердинанд.

— Вы пытаетесь сделать меня одним из вас.

— Одним из нас? В каком смысле?

— Презренной личностью.

— Зачем нам это?

— Потому что у вас жалкая религия. Религия побежденных. Если вы сделаете меня жалкой личностью, мне захочется принять вашу религию.

— Обходясь с вами достойно, мы пытаемся сделать вас жалкой личностью?

— В Японии с больным не обходились бы так хорошо.

— Можете не объяснять, — говорит отец Фердинанд. — Вы в стране, где многих женщин изнасиловали японские военные.

Пора менять тему.

— Ignoti et quasi occulti — Societas Eruditorum, — говорит Гото Денго, читая надпись на медальоне, который висит у отца Фердинанда на груди. — Опять латынь? Что это значит?

— Это организация, к которой я принадлежу. Она межконфессиональная.

— Что это значит?

— Любой может в нее вступить. Даже вы, когда поправитесь.

— Я поправлюсь, — говорит Гото Денго. — Никто не будет знать, что я болел.

— Кроме нас. Ах да, понял! Никто из японцев не узнает. Да, правда.

— Но другие не поправятся.

— Тоже правда. Из всех здешних пациентов у вас самый лучший прогноз.

— Вы взяли больных японцев на свое попечение…

— Да. Этого более или менее требует наша религия.

— Теперь они жалкие личности. Вы хотите, чтобы они приняли вашу жалкую религию.

— Только в той мере, насколько им это на благо, — говорит отец Фердинанд. — Не потому, что они побегут и построят нам новый собор.

На следующий день Гото Денго выписывают. Он не чувствует себя здоровым, однако готов на все, лишь бы выбраться из этой колеи — день за днем играть в гляделки с Царем Иудейским.

Он думает, что его нагрузят вещмешком и отправят на автобусную остановку — добирайся, как знаешь. Тем не менее за ним приезжает автомобиль. Мало того, автомобиль подруливает к лётному полю, где Гото Денго сажают на маленький самолет. Он впервые летит по воздуху: волнение живительнее, чем полтора месяца в больнице. Самолет пролетает между двумя зелеными горами и (судя по солнцу) берет курс на юг. Только сейчас Гото Денго понимает, где был: в центре острова Лусон, к северу от Манилы.

Через полчаса они над столицей; внизу река Пасиг, потом залив, сплошь забитый транспортными судами. Подступы к морю охраняет пикет кокосовых пальм. Когда смотришь сверху, кажется, что ветки корчатся на ветру, словно насаженные на шип исполинские тарантулы. Гото Денго заглядывает пилоту через плечо и видит к югу от города две пересекающиеся под острым углом взлетно-посадочные полосы. Самолет начинает «козлить» от порывов ветра. Он подпрыгивает на полосе, словно передутый футбольный мяч, проносится мимо большей части ангаров и тормозит у отдельно стоящей караулки. Рядом дожидается человек на мотоцикле с коляской. Гото Денго жестами велят идти к мотоциклу; никто с ним не разговаривает. На нем армейская форма без знаков отличия.

На сиденье лежат мотоциклетные очки; Гото Денго надевает их, чтобы защитить глаза от насекомых. Немного страшно, потому что у него нет ни удостоверения, ни приказов. Однако с авиабазы их выпускают без всякой проверки документов.