Джефф Нун - Вирт [litres]

Так и было. Но не совсем так буквально.

Мэнди потянулась ко мне. В руках она держала обрывок какой-то одежды – черную тряпку, запачканную какой-то темной жидкостью.

Кровь.

Кого-то мы потеряли.

Кровь Битла. Это был кусок его любимой куртки, черной кожаной куртки, с шестью пуговицами по рукавам, и двойными отверстиями, и суженной талией.

Руки Мэнди были заляпаны Вазом и кровью. Как будто она гладила Битла по черным прилизанным волосам.

Но меня проняла именно эта тряпка у нее в руках. Среди крови и грязи болтался какой-то яркий блестящий ком. Он был тяжелый и немного округлый, и светился зеленым и фиолетовым, с длинным золотым языком, высунутым из пасти. Эта штука была присобачена к куску куртки потускневшей латунной булавкой, и только тогда я понял, что это было.

Голова змеи.

Трофей от змеи снов.

Он ей нахрен отрезал башку!

Это было уже чересчур. Надо было выбираться оттуда.

Я раскрыл поздравительную открытку в Наслажденьевилле. Солнце светило, птицы пели, дети играли. Почтальон уже направлялся дальше по улице к следующему почтовому ящику, насвистывая свою мелодию. Ощущение праздника, как в день рождения. Но чей это был день рождения? Я раскрыл открытку и прочитал надпись, нацарапанную кроваво-густыми чернилами.

Я слышал ее голос, зовущий сквозь чернила:

– Счастливого Дня Рождения, Скриббл! Ручаюсь, что ты про него забыл. Ты всегда забываешь. А я вот помню. Извини, что не смогла передать тебе подарок, но подарок обязательно будет. Когда мы опять будем вместе. Ведь мы будем вместе, правда? Не прекращай поисков, Скрибб. Я по-прежнему жду. Когда-нибудь мы опять будем вместе. Обещаешь? Твоя любящая сестра Дез.

Мне на глаза навернулись слезы. Наверное, это первые слезы в Наслажденьевилле. Там никто никогда не плачет. Я хотел сохранить открытку, и потянулся в карман за чем-нибудь, что сгодилось бы на обмен.

Я вытащил табакерку Битла. С щелчком открыл ее и вытащил перо Ленточного червя. Его я сунул обратно в карман. Потом закрыл табакерку и положил ее на ближайшую уличную скамейку.

Я взглянул на вишневое дерево. Ягоды были спелые и лоснящиеся под бесконечным солнечным светом, и тогда наслажденье встало у меня комом в горле, словно обломанная цыплячья кость, и я дернулся обратно, сыграв аккорд выброса.

Когда я пришел в себя в третий раз, я сидел за столом, за завтраком. Я вернулся к себе домой, в мою новую квартиру. Сидел, нагребал из чашки хлопья «Джей Эф Кей» и отправлял их в рот. Я очнулся как раз в тот момент, когда ложка была у меня во рту, и хруст хлопьев и вкус холодного молока – это было божественно, как будто я – король, и жизнь действительно стоит того, чтобы жить. Эти славные-славные хлопья.

Напротив меня за столом сидела Твинкль.

– С днем рождения, Скрибб, – сказала она.

– Откуда ты знаешь про мой день рождения? – спросил я.

– Битл мне сказал.

– Битл!

– Успокойся, партнер, – усмехнулась она.

Но я уже вскочил на ноги; чашка с хлопьями опрокинулась и залила молоком всю скатерть.

– Где он? – выпалил я, и тут память вернулась. Я на секунду опять оказался на аллее, слышал выстрелы, слышал, как воют собаки, видел, как взрывается плечо Битла, чувствовал, как стена царапает мои локти, когда я упал… когда я упал…

– Где он, твою мать?!

Я вопил, явно дискредитируя всякое собственное достоинство.

Ладно, слушай; к чертям собственное достоинство. Не пошло бы оно куда подальше, это достоинство.

– Он в твоей комнате, – сообщила Твинкль.

– Что он там делает?

– Ждет тебя.

Это история про любовь. Вы уже уловили?

А я вот въезжал очень долго; все эти подарки, которые я получал.

Сколько рядом с тобой есть людей, которые готовы многое потерять, просто чтобы ты смог протянуть еще хоть чуть-чуть?

Сосчитай их.

Вульгарно, да?

Но, послушайте, я в этом эксперт.

Я отправился к себе в спальню и нашел там Битла. С ним была Мэнди. Она сидела рядом с кроватью, на старом плетеном стуле, выкрашенном в зеленый; красил не я. Я переехал в эти комнаты на Уэлли-Рэндж только три недели назад, спасаясь от копов и от Райдеров. Здесь мы обрели себя.

Я любил этот стул.

Битл лежал на кровати – на этой старой, отсыревшей и оборванной кровати с матрасом, полным клопов, и проржавевшими пружинами, выскочившими наружу.

Как я любил эту кровать. И те кратковременные передышки, которые она мне давала.

Битл лежал на моей кровати с закрытыми глазами, и у него изо рта торчало какое-то наполовину заглоченное перо.

– На чем он, Мэнди? – спросил я.

– На Ленточном черве. На чем же еще? – ее голос звучал удрученно. – В последнее время он только и делает, что закидывается этим пером. И это так скучно, Скриббл… для продвинутой девушки.

Да, надо думать, что скучно.

Я осторожно присел на кровать, обнажив его рану. Его плечо было растекшимся месивом: лоскутья плоти были стянуты и перевязаны какой-то паутиной. Похоже на собачью шерсть. Под ней запеклась кровь. Может быть, рана уже заживала. Я не знаю. В глазах у меня были слезы. Я не смог разглядеть как следует.

– Что это за хрень у него?

– Песиголовцы чего-то там намудрили, – сказала Мэнди. – Говорят, помогает.

Я пригляделся. Его рана была крепко стянута по краям прядями шерсти, крест-накрест, создавая препятствие для кровотечения. Шерсть была смазана собачьей слюной. От этого зрелища меня замутило, хотя умом я понимал, что эта гадость его спасет. Во всяком случае, будем надеяться, что спасет.

– Почему, Мэнди? – спросил я. – Почему собаки ему помогли? Он ненавидит собак!

Мэнди просто пожала плечами.

Я пригляделся внимательнее к ране Битла и увидел там шевелящихся крошечных змей, радугу червей, змеенышей. Я отшатнулся, и тут мне вспомнились пригоршни безногих личинок мухи, которых мы с Би покупали, когда были еще детьми, собираясь отправиться на рыбалку. Я снова придвинулся к Битлу.

– Боже, Би…

Он не издал ни звука.

Я повернулся к новенькой.

– Мэнди? Что это?

– Где?

– У него в ране.

Она наклонилась.

– Там ничего нет, Скриббл. Что-то не так?

И когда я снова взглянул туда, рана была абсолютно чистой под повязкой из шерсти.

– Битл… Битл…

Я звал его очень настойчиво, по-моему, Битл меня услышал, во тьме, потому что он что-то такое пробормотал, невзирая на перо во рту. Слова выходили заглушенные Виртом, так что я выдернул перо, вырвав Битла из сна. Прямо как раньше он проделывал это со мной, когда я отправлялся туда в одиночку. Игра сломалась, и я знал, как плохо это сказывается на ощущениях, когда тебя так вот выдергивают из сна – или сон выдергивают из тебя, у тебя изо рта.

Он вернулся к нам, медленно пробуждаясь, как будто теперь он привык, что его насильно вытаскивают наружу… Возможно, Мэнди так уже делала, и у меня создалось впечатление, что в последнее время он уходил в свои трипы легко и просто.