Уильям Гибсон - Нейромант. Трилогия Киберпространство

А здесь — странные извивающиеся скамейки, покрытые той же вызывающей головокружение мешаниной осколков битого китайского фарфора, и деревья, и трава… Парк.

— Экстраординарно, — сказал некто.

Со своего места на одной из змеевидных скамеек поднимается мужчина. Серые волосы у него аккуратно подстрижены под ежик, загорелое лицо, и круглые, без оправы, очки, увеличивающие и без того большие голубые глаза.

— Ты прошел прямо насквозь, не так ли?

— Что это? Где я?

— В парке Гюль — до некоторой степени. В Барселоне, если угодно.

— Ты убил Джекки.

Мужчина нахмурился:

— Понимаю. Пожалуй, я понимаю. И тем не менее ты не должен был оказаться здесь. Случайность.

— Случайность! Ты убил Джекки!

— Моя система сегодня излишне перегружена, — сказал человек, не вынимая рук из карманов свободного бежевого пальто. — Это действительно экстраординарный случай…

— Ты не можешь быть такой сволочью, — сказал Бобби, глаза ему застилали слезы. — Не можешь. Нельзя так просто взять и убить кого-то, кто только что был здесь…

— Только что был — "где"? — Человек снял очки и начал протирать стекла безупречно белым носовым платком, который вынул из кармана пальто.

— Только что был жив, — сказал Бобби, делая шаг вперед.

Мужчина снова надел очки.

— Такого никогда раньше не случалось.

— Не можешь. — Еще ближе.

— Это становится утомительным. Пако!

— Сеньор.

Бобби повернулся на звук детского голоса и увидел маленького мальчика, затянутого в странный жесткий костюмчик и черные кожаные ботинки на шнуровке.

— Удали его.

— Сеньор.

Мальчик чопорно поклонился, вынимая из темного пиджачка крохотный автоматический браунинг. Бобби заглянул в темные глаза под глянцевой челкой и увидел в них выражение, какого никогда не бывает у ребенка. Мальчик поднял пистолет, целясь в Бобби.

— Кто ты? — Бобби проигнорировал пушку, но не стал больше пытаться приблизиться к человеку в бежевом пальто.

Человек перевел взгляд на Бобби.

— Вирек. Йозеф Вирек. Я думал, большая часть человечества знает меня в лицо.

— Ты из "Важных мира сего" или откуда? Человек прищурился, собрав морщинами лоб.

— Не знаю, о чем ты говоришь. Пако, что тут делает эта личность?

— Случайный прокол, — ответил ребенок. Музыкальный голос оказался очень красив. — Основные ресурсы нашей системы задействованы через Нью-Йорк в попытке предотвратить бегство Анджелы Митчелл. А этот вот попытался войти в матрицу в тандеме с еще одним оператором и натолкнулся на нашу систему. Мы все еще пытаемся определить, как он прорвал нашу защиту. Опасность вам не угрожает. — Дуло маленького браунинга было абсолютно неподвижно.

И вдруг снова странное ощущение, — будто кто-то дергает его, Бобби, за рукав. Нет, не совсем рукав, скорее, шевелится где-то в уголке сознания, нечто…

— Сеньор, — сказал ребенок, — в матрице наблюдаются аномальные явления, вероятно, в результате нынешней сверхперегрузки нашей системы. Мы настоятельно предлагаем позволить нам разъединить ваши связи с конструктом до тех пор, пока мы не будем в состоянии установить природу аномалии.

Ощущение стало сильнее. Кто-то скребся где-то на задворках его сознания…

— Что? — поднял брови Вирек. — И вернуться в резервуары? Едва ли это представляется оправданным…

— Вероятность настоящей опасности… — сказал мальчик. Теперь в его голосе появилась некоторая нервозность. Он чуть повел стволом браунинга. — Ты, — бросил он Бобби, — лицом на булыжник. Раскинь руки и ноги…

Но Бобби смотрел на цветочную клумбу у него за спиной, где цветы на глазах скукоживались и увядали, трава серела и распадалась в пыль, и сам воздух над клумбой завихрялся мелкими смерчами…. Ощущение чего-то, скребущегося в голове, становилось все сильнее, все настойчивее.

Вирек повернулся и тоже уставился на умирающие цветы.

— Что это?

Бобби закрыл глаза и стал думать о Джекки. Зудящий звук стал громче, вдруг Бобби понял, что это он сам его издает. Он потянулся внутрь себя — звук все еще шел — и коснулся деки Джаммера. "Давай! Иди!" — крикнул он куда-то в глубину сознания, не заботясь, к чему или к кому он обращается. — "Давай же!" — Он почувствовал, как что-то поддалось, какой-то барьер или преграда, и скребущее ощущение пропало.

Когда он открыл глаза, на клумбе мертвых цветов что-то появилось. Бобби прищурился. Похоже на крест из простого, крашенного белым дерева; кто-то продел перекладины, креста в рукава древнего морского кителя, какого-то поеденного плесенью сюртука с тяжелыми, вычурными эполетами из потускневших золотых косичек, ржавые пуговицы, косички по обшлагам… На фоне белого столба возникла ржавая абордажная сабля, эфесом вверх, а рядом с ней — бутылка, до половины наполненная прозрачной жидкостью.

Ребенок резко повернулся, рявкнул пистолетик… И вдруг мальчик опал, сдулся, как проколотый воздушный шар. Шар засосало в ничто, а браунинг заклацал по каменной дорожке, как брошенная игрушка.

— Имя мне, — раздался голос, и Бобби захотелось кричать — он вдруг осознал, что этот голос исходит из его собственного рта, — Самеди. Ты зарубил лошадь моего брата…

Вирек бросился бежать вниз по извилистой дорожке со змеями скамеек, полы огромного пальто развивались за ними, как уродливые крылья. И Бобби увидел, что там его ждал еще один из белых крестов — прямо там, где дорожка заворачивала, чтобы исчезнуть. Тут Вирек, должно быть, тоже его увидел, он закричал, и Барон Самеди, Хозяин Кладбищ, лоа, чьим доменом была смерть, опустился на Барселону холодным темным дождем.

— Что, черт побери, тебе надо? Кто ты? — Голос был знакомый, женский. Не Джекки.

— Бобби, — сказал он, сквозь него пульсировали волны тьмы. — Бобби…

— Как ты сюда попал?

— Джаммер. Он знал. Его дека пришпилила тебя, когда ты заледенила меня в прошлый раз. — Он только что что-то видел, что-то огромное. Никак не вспомнить… — Меня послал Тернер. Он велел передать тебе, что это Конрой. Тебе нужен Конрой… — Слыша свой собственный голос, как будто чужой.

Он побывал где-то и вернулся, а теперь он здесь, в скелетообразном неоновом рисунке Джейлин. На обратном пути он видел, как что-то огромное, то нечто, что заглотило их, сдвинулось и стало изменяться. Гаргантюанские блоки его вращались, принимая новые формы и сочетания, менялся весь контур решетки…

— Конрой, — сказала она. Мультвоплощение сексуальной небрежности потянулось возле видеоокна, в контурах Джейлин сквозила безмерная усталость, даже скука… — Так я и думала. — Окно полыхнуло белым, и на его месте сфокусировался кадр с изображением какого-то древнего каменного здания. — Парк-авеню. Он там с этими европейцами, просчитывает очередную интригу, — вздохнула невидимая красавица. — Думает, он в безопасности, понимаешь? Стер Рамиреса, прихлопнул его, как муху, лгал мне в лицо, потом улетел в Нью-Йорк к своей новой работе, а теперь думает, что он в безопасности…