Ольга Манскова - Без имени

А в двадцатых этот, только уже и вовсе совсем взрослый, «парнишка» возглавлял молодежные ряды казачества, ополченцев «Великого войска Донского» и призывал их «расширить границы великой Скифо-Алании до её истинных размеров, завоевать территорию от Южной Осетии, через Кубань, Дон и Украину, до Запада, заканчивая Великобританией»… Осуществить «Сарматский ренессанс», значит… Сам он был, в общем-то, уже пожилым дядей, и воевать лично не собирался.

Фанни помотала головой… Ей вовсе не хотелось сейчас погружаться во всяческий бред прожитого, тем более, в выдаваемых сейчас её мозгом вариантах. Не было там, в этом прошлом, ничего хорошего…

— Я… Не прошу вас рассказывать о личной вашей истории… Только… Мне хочется поговорить с вами, зацепиться за что-то, нам обоим близкое. Где вы родились? — взор Схимника проникал, казалось, в самую её душу, — В Питере?

— Нет. На юге. Теперь это — территория Донской Республики.

— А мы с вами — земляки! Я… в 26-м был призван «Великой Сарматией» в милитаристские ряды «верной молодежи» для Великого Похода на Запад… Жуть! Девушки — в кожаных юбках, юноши — в штанах с лампасами, упасть и отжаться, автомат разобрать на скорость — всё это ещё в школе… Мои ровесники с первых классов мечтали воевать… Так и отвечали, на вопрос, кем ты хочешь стать, когда вырастешь: «Я хочу умереть на полях сражения»… Понятно: заводы стояли, работать было негде, наука, образование, медицина — полностью были развалены; ведь это — не Питер, не Москва, где они более-менее, но существовали… А на «окраинах» — прежде всего всё пошло прахом. Не было света, магазины не работали, а по поселкам и хуторам казаки с нагайками разъезжать стали…

Ну, именно в 26-м я и понял: пора бежать. Иначе, пошлют стрелять в людей, ни в чем не повинных. А куда? В Украину не сбежишь: там «наши» посты кругом, на границе стоят, танки, пулеметы, зенитки. Через них не пройти. На Урал — так там тоже «Красный Урал» с Че Геварой на знаменах и в берцах… В Казахстан — тоже не пустят, прибьют на границе, и правы будут: всякое отрепье с наших краев туда суется. Осталось одно: сюда двигаться, в Московию. Ну, по Московии я тоже помотался изрядно, пока в Питере, не так давно, не осел.

Границу с Московией я, понятное дело, пересек нелегально. Конечно же, потом прошел чипизацию, но остался без паспорта и других документов и почти что вне закона, бомж-гастроарбайтер с личной идентификацией… Ни семьи, ни прописки… Ни в вуз не поступить, ни на приличную работу устроиться… Так и живу. Иногда, грешным делом, даже подумывал: может, зря из Великой Сарматии ушел… Отслужил бы там, быть может, выжил как-то… И жил бы теперь себе. Там теперь — Донская Республика и демократия. Быстрей, чем здесь, всё повернулось; в конце концов, жизнь в нормальное русло вошла. А здесь этого не будет вовсе.

В общем, попал я из огня, да в полымя. Жуткая это страна — Московия… Особенно, когда она — мачеха, а не мать. Тьма беспросветная. Хотя…Я почему-то полюбил этот город… Мой Питер…

— Я тоже, — сказала Фанни.

Они немного помолчали. За окном было темновато. Шел дождь.

— Схимник, — Фанни сказала тихо, — Можно, я так буду вас называть?

— Да. Меня так зовут друзья.

— Схимник, что вы там такого написали, в своей тетради? Той самой, которую нашел ваш друг, выброшенную в мусорный контейнер… По которой он вас и разыскал…

— Вы в курсе этой странной истории?

— Да.

— Ничего особенного там не было. Там был черновик нескольких моих сказок, несколько придуманных мною афоризмов, стихов, карта фантастической земли, текущие записи: телефоны, адреса… Но, найдя эту тетрадь, он понял что-то важное только для него: что он не одинок, не один в этом мире… Он захотел поэтому меня отыскать. Вовсе не затем, чтобы отдать назад эту тетрадь. Для него просто было важным то, что мы существуем.

— Кто — «мы»?

— Он. Я. Живые люди. Живые люди, которые пишут. Не интелы. В интернете много великолепных рассказов и стихов, картин и фотографий. Но они разъединены и болтаются, как мусор. Никто не вывешивает сейчас их «кучкой», собранием в единое… Чаще всего, вывешивают пару-тройку глав повести, чтобы потом люди жаждали продолжения и выходили на автора. Но никто не жаждет. Висят «образцы» стихов и прозы, заметки и рисунки на продажу. Целые сайты, чаще всего, посвящаются только уже ушедшим из мира авторам.

А потому, за всеми этими «образцами творчества», болтающимися на разных сайтах, перестало быть видно живых людей, с их особыми, только им присущими, мыслями, с их связью с реальностью. Строки стали просто строками; будто огромный, единый компьютер или сеть компьютеров создают их, и теперь, созданные, они болтаются, как щепки в море: эти рассказы, романы, стихотворения… Их не прибивает на берег и за ними больше не видно людей… В моей тетради он, поэт, отыскал то, чего ему так не хватало: живого человека. Он впервые прочел это всё… На бумаге. Вдобавок, написанное от руки.

— Прочитайте мне что-нибудь из сочиненного вами. Можно, совсем короткое.

— Я… Не помню ничего наизусть из того, что написал. Но… Я попытаюсь рассказать, как получится. Я расскажу вам одну из тех сказок, что были написаны мной в том черновике. Найденном тем поэтом. Он… Был очень горд собой, своей «миссией на земле», своими стихами, считал себя исключительным и особенным человеком. Он читал стихи всегда и везде, где только мог. Даже — случайным прохожим. Он старательно исчислял их количество, как скупец считает деньги. Он никогда бы не выкинул черновик в мусор; впрочем, чаще всего, он настукивал стихи на клавишах, но не писал их от руки… Встретить меня было для него шоком еще и поэтому. Мы очень с ним разные. Но всё же, он очень талантлив, и я, когда выздоровлю, обязательно его навещу. Это он рассказал вам обо мне?

— Нет. И… Не ходите туда, к нему. Он… не живет там больше, — ответила Фанни и опустила глаза. — Расскажите лучше мне сказку.

— Хорошо. Слушайте…

В некотором царстве, в некотором государстве… Или так: в очень давние времена… Жил-был один мастер. Он создавал из камня цветы и животных, делал статуэтки людей, скульптуры и барельефы.

Однажды он решил, что он сможет уже создать статую какого-нибудь бога. А если он поставит её в своем селении, будет всем людям этого селения большое счастье, и даже из других мест люди будут приходить сюда, чтобы помолиться. «Эта статуя должна быть прекрасной! — подумал мастер. — Но, как создать мне статую настолько прекрасную, что, глядя на неё, люди бы вдохновлялись, и это приносило бы им исцеление и исполнение мечтаний?»

И он пошел к мудрецу, который жил в горах. Он хотел спросить у этого известного мудреца, как бы ему достичь такой степени вдохновения, что он сможет увидеть прекрасных богов и запечатлеть их в камне.