Ульяна Динова - Я беду от тебя отведу

— Расскажи мне о моём отце, я ничего о нём не знаю. Почти ничего, — попросила я, нарушая молчание.

— Ты никогда не спрашивала… — бабушка отчего-то всегда избегала тем, касающихся моих родителей.

— Раньше я считала, что так будет лучше, но теперь я хочу это знать. Всё, что только можно.

— Хочешь знать, почему ты такая? — неожиданно спросила она, отставляя чашку в сторону.

— Какая?

— Непохожая на других в этом городе.

— Я давно это чувствую, но сейчас уже просто нет сил притворяться и делать вид, будто всё нормально. Ведь всё очень НЕНОРМАЛЬНО, бабушка! И я боюсь, что если в ближайшее время не выясню, из-за чего это происходит, то просто сойду с ума или что-нибудь ещё случится ужасное…

Бабушка подошла ко мне и, обняв за плечи, принялась утешительно гладить меня по волосам.

— Какой бы ты ни была, внученька моя, и что бы ни говорили о тебе злые языки, ты всегда будешь для меня самой родной, самой любимой и самой доброй на свете девочкой.

— Похоже, что никто кроме тебя так не считает… — горько усмехнулась я, и глаза мои невольно защипало от готовых хлынуть слёз, вызванных острым ощущением несправедливости.

Вдруг бабушка резко отстранилась от меня, лицо её, всегда добродушное, запылало гневом.

— Ну, я им покажу! — со злостью выкрикнула она.

Бабушка схватила с вешалки платок и, накинув его на голову, стала завязывать дрожащими от волнения руками узел под подбородком. Затем она подобрала свою старую облупленную трость, давно без дела стоявшую в углу, явно собираясь использовать её в качестве орудие возмездия.

У меня упало сердце. Господи! Только этого мне ещё не хватало! Я подбежала к двери.

— Бабушка, пожалуйста, не надо никуда не ходить! — зарыдала я, загораживая от неё дверь. — Честное слово, будет только хуже! Умоляю тебя! К кому ты собралась идти? К кому?!

Она воинственно потрясла в воздухе кулаком, отбросила костыль в сторону, и с грохотом скинув с лавки на пол пустое ведро, уселась на неё, стягивая платок и вытирая им бегущие ручьём слёзы. Я никогда ещё не видела бабушку в таком состоянии ярости и отчаяния.

— Негодяи! Подонки! — причитала она, плача и задыхаясь. — Господи, сыночек, зачем же ты ушёл так рано? И нет у нас защитника от этого злого воронья!

Слёзы градом катились у меня по щекам. Я села рядом с бабушкой и обняла её. Так, обнявшись, мы вместе плакали навзрыд, давая выход долго копившемуся напряжению. Неожиданно я поняла, что это прощание…

— Твой отец был хорошим человеком, — продолжила бабушка, когда мы немного успокоились, — чего я не могу сказать об Ирине, твоей матери.

— Почему? Что было не так с моей матерью?

— Я была против их брака, и они так и не расписались. Он не успел… Я считала, что она не подходила ему.

Я тяжко вздохнула.

— Бабушка, я спрашивала тебя не об их отношениях, меня больше интересует другое… Скажи, а мой отец… Ты говорила, что он занимался военной археологией. А не мог ли он случайно быть каким-нибудь… не знаю… ну например, ликвидатором аварии в Чернобыле? Или, может, его работа была как-то связана с радиоактивными веществами? Что-то в этом роде.

— Почему ты так решила? — удивлённо посмотрела на меня бабушка.

— Возможно, я… мутант?

— Господь с тобой, детка! — испугалась бабушка. — Вот уж глупости какие навыдумывала себе!

— Но мне кажется…

— Твой день рождения — день его смерти.

— Да, я знаю. И мне очень горько это осознавать…

— Ты здесь ни при чём, милая. Ирина жила со мной в то время, когда ждала тебя. Она всегда была такой беспечной, всё порхала, как мотылёк, и порхала… Ничего по жизни не умела, кроме как бренчать на пианино.

— Понятно… Я не это хотела узнать. Просто… — я посмотрела на бабушку, — на глазах у неё снова блестели слёзы. — Ну хорошо. Не хочешь говорить — не надо…

— Я не знаю, что тебе ещё сказать, детка, — грустно сказала бабушка. — Твой отец никогда не посвящал меня в подробности своей работы. Он постоянно находился в разъездах и командировках, но о нас всегда хорошо заботился. Феликс мечтал о большой семье, чтобы у него было много детей, но вот видишь, как всё повернулось…

Я раздражённо покачала головой. Зачем я пытаюсь что-то выяснить? Что это теперь изменит?

— Ладно. Давай оставим эту тему. Но я хочу спросить тебя ещё кое о чём. Скажи, а если я уеду из Велижа, ты очень сильно расстроишься? Хотя, что я спрашиваю…

— Господи! Что это значит? Куда же ты поедешь, девочка? — встревожено всплеснула бабушка руками.

— Ты сама понимаешь, мне не дадут здесь жизни, да и тебе тоже из-за меня, вот я и думаю уехать куда-нибудь подальше, например, в Москву. Возможно, там я найду своё предназначение.

— Ты хочешь поехать в Москву? — испуганно спросила она. — Это же такой большой город! Что ты там будешь делать?

— Ну как, что? Что другие делают, то и я буду. Для начала попробую поступить в институт.

— Но как же ты там будешь одна? Ты ведь почти ребёнок!

— Какой же я ребёнок, бабушка? Я уже давно выросла. Ты разве не замечаешь? Мне восемнадцать, скоро будет девятнадцать. Я почти взрослая женщина, а ты в моём возрасте уже замужем была, разве забыла?

Она посмотрела на меня так, будто только сейчас обнаружила, что я стала большой и мне не 10 лет. В этот момент мне показалось, что в её взгляде промелькнуло какое-то облегчение. Но я, наверное, не совсем справедлива к ней.

— Да… Наверное, ты права, — неожиданно быстро согласилась она. — Как мне этого не хочется, но, может, тебе и вправду лучше уехать отсюда. Народ — он… злой, и вся его злость идёт от зависти. Конечно, ты обязательно должна выбиться в люди, доченька. А здесь тебе совсем не место. Ты слишком хороша для этого города. С твоей красотой и умом ты легко найдёшь себе мужчину, который сумеет позаботиться о тебе. Я-то уже старая…

— Что за ерунду ты говоришь, бабушка! — возмутилась я. — Я вовсе не собираюсь никого искать. Я всего лишь хочу поступить в институт и выучиться на ветеринарного врача. Можно было бы, конечно, попробовать устроиться на работу в Смоленске, но я хорошо подготовилась к экзаменам и не хочу терять ещё один год. В Москве, по крайней мере, у меня будет больше шансов найти работу, мне всё равно кем — хоть посудомойкой, хоть дворником. Зарплаты там наверняка побольше, чем у нас здесь. Буду учиться и работать. А как будет выдаваться свободное времечко — навещать тебя и Джека.

Она помолчала и, горестно вздохнув, спросила расстроенным голосом, смирившись с моим решением:

— И когда ты собираешься ехать?

— Думаю, через два — три дня. Мне надо успеть подать заявление в приёмную комиссию на второй поток, первый я, увы, уже проворонила, и ещё я боюсь, что меня убьют, если я не уеду в ближайшее время. Честно говоря, мне уже становится по-настоящему страшно выходить из дома.