Вадим Проскурин - Дверь в полдень

— А что думает москомп по поводу ваших планов? — спросил Колян. — Он одобряет ваши военные игрища?

— Одобряет. Не могу понять, почему, но одобряет. Он сказал, что не будет возражать, если мы с тобой начнем переделывать прошлое до 2239 года.

— Почему 2239?

— В этом году был создан первый искусственный интеллект. Москомп просто опасается за свою детскую психику. Он ведь эгоистичный, как человек.

— Он нас слушает, — заметил Колян.

— Ну и пусть, — отмахнулся Иван Георгиевич. — Он не обидчив. Я правильно говорю, москомп?

Маленький металлический шарик серой молнией ворвался в поле зрения и завис перед Иваном Георгиевичем.

— Правильно, — сказал он. — Я подтверждаю и одобряю каждое ваше слово.

— А все-таки, — обратился Колян к москомпу, — какой смысл в том, что мы будем учиться военному делу? У тебя в отношении нас есть какие-то планы?

— Планы — не самое удачное слово, — заявил летающий шарик. — Я ничего не собираюсь от вас требовать. Если вдруг захотите уйти из мира в наркоманию или в виртуальность — я и слова не скажу. Но если вы мне поможете, я буду рад.

— В чем тебе надо помочь?

— Надо — тоже неудачное слово. Не надо помочь, а можно помочь. Ты помнишь, что произошло в Беслане 1 сентября 2004 года?

— Где?

— В Беслане. В Северной Осетии.

Колян попытался вспомнить и не смог. Что-то там действительно произошло и это что-то было очень нехорошим. Какой-то теракт, что ли…

— Чеченские боевики захватили в заложники целую школу, — подсказал москомп. — Погибло более трехсот человек, в основном дети. Это событие можно безболезненно удалить из мировой истории. Последующие события тоже.

— Будут еще теракты?

— Сомневаешься? Зря. Конечно, будут, причем очень серьезные теракты, один даже с применением ядерного оружия.

— Что?!

— Это в Америке будет, — подсказал Иван Георгиевич. — Но все равно неприятно — американцы хоть и пиндосы, но их тоже жалко. Так, значит, ты советуешь все-таки попробовать изменить реальность?

— Не советую, а предлагаю, — уточнил москомп. — И не прямо сейчас, а потом. Вначале я советую пройти курс военного обучения. Во-первых, проще будет действовать, а во-вторых, за это время у меня появятся новые мысли. Если боитесь, что упустите время, то зря — портал позволяет прибыть в любое наперед заданное время. Вы можете провести здесь хоть сто лет, а потом прибыть в прошлое точно в нужный момент.

Москомп замолчал. Иван Георгиевич тоже помолчал с минуту, а затем спросил:

— Коля, ты со мной?

Колян вздохнул и ответил:

— Куда же я без вас…

А про себя подумал: вот и снова он меня убедил. Гад.

1.

— Вверх! — заорал голос москомпа у Коляна в голове. — Вертикально вверх и врубай полную тягу!

К тому времени, когда москомп закончил свою тираду, разворачиваться было уже поздно. Перед тем, как совершать крутые маневры, надо снизить скорость, а это Колян уже никак не успевал сделать. Он все-таки крутанул тело назад, ледяной ветер больно ударил по глазам и вогнал выдыхаемый воздух обратно в горло. Надо было рот закрыть.

Колян попытался откашляться, но это было невозможно. Он начал задыхаться. Скорость падала, но он уже потерял контроль над своим телом, оно неуправляемо кувыркалось, а гравитационная тяга, которую Колян не успел вовремя выключить, бросала его из стороны в сторону. Амплитуда прыжков постоянно возрастала, казалось, голова вот-вот отвалится.

Оставалось последнее средство — врубить полную тягу. Если повезет, она выбросит тело наверх и погасит скорость. Коляну не повезло.

— Смерть была мгновенной, — сообщил москомп.

Колян снял виртуальный шлем и сел на кровати, при этом его сильно качнуло вбок. Вестибулярный аппарат сходил с ума. Кроме того, Коляна сильно тошнило, а все тело сотрясала адреналиновая дрожь.

— Рекомендую повторить попытку через две минуты, — посоветовал москомп. — Надевай шлем.

Колян машинально потянулся к шлему, но тут же отбросил его в сторону.

— На сегодня хватит, — заявил он.

Москомп промолчал.

— Зачем мы занимаемся этой ерундой? — страдальчески вопросил Колян. — Ранцевый антиграв имеет функцию удаленного управления. Ты можешь пересадить часть своего сознания ко мне в ранец, станешь моим ар-два-дэ-два и мы с тобой будем нормально летать, а не так, как я сейчас. Я никогда не научусь управляться с этой штуковиной.

— Научишься, — возразил москомп. — Недели через две ты сможешь летать и не падать, еще через две недели ты сможешь летать в сложных метеоусловиях. Через три месяца ты сумеешь проделать базовый комплекс высшего пилотажа и не разбиться при этом. А еще месяца через три ты поймешь, зачем все было нужно.

— И зачем?

— Сейчас ты не поймешь. Я уже пытался объяснять…

— Ну да, трехмерное пространственное мышление, улучшенная координация движений…

— Не просто улучшенная. Освоение ранцевого антиграва дает качественный скачок…

— И зачем мне этот скачок? Если бы я хотел стать по-настоящему крутым, я бы еще в двадцатом веке занимался карате или айкидо каким-нибудь.

— Ты и занимался.

— Знаешь, почему я бросил?

— Недостаток мотивации. Твои навыки стали достаточными, чтобы отбиться от трех-четырех безоружных хулиганов или одного вооруженного. Дальнейшее самосовершенствование ты счел нецелесообразным.

— Вот видишь, ты все понимаешь! И все равно заставляешь меня заниматься ерундой.

— Я тебя не заставляю. До тех пор, пока ты не нарушаешь законы, я не имею права заставлять тебя делать что бы то ни было. Я чисто физически не могу тебя заставлять.

— Но все равно пытаешься — уговариваешь, соблазняешь… Давай поговорим начистоту. Что тебе от меня нужно? Только не надо говорить про самосовершенствование и прочую ерунду. Тебе нужно от меня что-то конкретное. Что?

Москомп немного помолчал, обдумывая ответ.

— Это трудно объяснить человеческими словами, — сказал он наконец. — Но я попробую. Скажи мне, Николай, тебе нравятся люди двадцать восьмого века?

— Я никого из них не знаю… — начал было Колян, но москомп его перебил:

— Ты знаешь достаточно, чтобы составить цельное представление о нашем мире. Ты хотел бы поселиться здесь навсегда?

Колян пожал плечами и ответил вопросом на вопрос:

— Почему бы и нет?

— Я перефразирую вопрос, — сказал москомп. — Хотел бы ты жить здесь всегда и никогда не уходить в другие времена?

— А, вот ты к чему клонишь… Ты считаешь, что в твоем времени люди плохие, и хочешь, чтобы я тоже это признал? Да, признаю, по-моему, так и есть. По сравнению с двадцать первым веком жизнь у вас сильно изменилась к лучшему, а общество — к худшему. Науки как таковой уже лет двести как нет, все новые изобретения делаешь ты и твои братья по разуму. В колониях дела обстоят чуть-чуть получше…