Никки Каллен - Арена

— Мистер Рафаэль, мистер Рафаэль, вы живы? — кто-то тряс его за плечо, и этот голос — ксилофон; Снег застонал; голова разваливалась, лицо горело; Мелисса сидела рядом, в куртке, в белых пушистых варежках; у Снега были такие в детстве; шерсть от них лезла в нос, в рот; ужасно; даже соплей не вытереть.

— Мелисса, — он перевернулся; лицо было сплошной раной, что-то отморожено, что-то разбито. — Ты… ты жива…

— Да, я сидела в домике, рисовала, потом легла спать, проснулась недавно, а Нима нет нигде; я вышла, а вы… вы здесь лежите…

Он увидел ее глаза — золотисто-карие.

— Ты блондинка, а глаза у тебя карие… — прошептал он разбитыми губами. — Ты очень красивая. И я найду тебе учителя пения… если хочешь…

— Хочу. А вы… такой страшный.

Снег засмеялся, горло болело.

— Обычно мне все говорят, что я красивый…

— У вас красивые глаза, синие; вам нужно встать, иначе вы подхватите воспаление легких; в домике есть горячий чай и бульон.

Снег сглотнул.

— Звучит здорово.

— И сухарики. А Ним уехал на лыжах? Скоро будет?

— Скоро.

— Главное, чтобы он не попал под лавину; я слышала ночью — вдалеке был обвал… — она помогла ему встать. — А что вы здесь делаете?

— Искал тебя. Белинда весь город на уши подняла; вот я и пошел за тобой.

— Но Перл ведь знала, что я с Нимом… Ним был очень зол на вас. Перл влюбилась в вас?

— Не знаю.

— Все знают. Белинда видела вас вместе в театре; Перл была в красивом красном платье. Вы теперь женитесь на ней?

— Ухх, какая ты быстрая, Мелисса… погоди… нет, я не женюсь на Перл.

— У вас уже есть девушка?

— Нет…

— Тогда женитесь на мне, когда я вырасту?

— Да, я женюсь на тебе, Мелисса…

Он нашел в домике теплую воду, в котелке в пенке, умылся; Мелисса дала ему зеркальце; лицо было фиолетовое и распухшее. Обстановка в домике оказалась очень простой: стол, табуретки, узкая кровать, полосатые половички; «ваш телефон сломался», — сказала Мелисса; он снял пальто, попросил найти телефон — у него так болели руки, что он не мог ими двигать; под ногтями запеклась кровь; «ну что ж, будем надеяться, нас найдут»; она налила ему чая и бульона, он чуть-чуть поел; лег на кровать и смотрел, как она раскрашивает бутылочку из-под кока-колы — их было полно в домике — в красные, черные и золотые полоски; нашли их к вечеру; Луций, Страуд, «скорая помощь», суровые охранники с лыжной базы… Снега положили на носилки; он и вправду не мог идти; притянул к себе Луция.

— Скажите, что Ним ушел кататься на лыжах и исчез; Мелисса говорит, что ночью был обвал; пусть он там погибнет…

Кто-то из охраны кивнул: «да, сошла лавина»; Снег увидел, что Мелисса плачет, а потом ему ввели обезболивающее; и он провалился в теплое ватное блаженство — как в ванну, полную сиреневой пены…

Через несколько дней Снегу позвонили с работы; он разговаривал по телефону из холла гостиницы; «я боялся, что вы уже про меня забыли и что я проведу здесь остаток дней», — сказал он; хотя ему было хорошо: он учился стоять на лыжах, занимался с Мелиссой пением — Белинда и их отец разрешили; Белинда ходила в трауре по Ниму, как и половина города; Снег набрал книжек из библиотеки Луция — перечитал всего Фицджеральда и Капоте; а «Летний круиз» и «Последнего магната» ему читала Перл — в первые дни он даже читать не мог из-за синяков под глазами; а еще выпросил рецепт блинчиков с ежевикой и сливками у Рэйвен; понял, почему у Луция светится дом в ночи: это не лампы, это сама Рэйвен; «что там?» — спросили из Ватикана; «он живет в горах; может быть, иногда принимает обличье дракона; я здесь ничего не могу поделать; рад, что жив остался; здесь нужны Дилан и, может быть, Габриэль»; в трубке трещало и шуршало, будто кто-то ел конфеты, разворачивая фольгу; «они приедут»; Снег сделал копии из архива: фотографии Нима, все некрологи; составил отчет; купил билет на поезд, собрал вещи; и через три дня после звонка спустился в холл уже в пальто, с сумкой. Отчет он оставил в номере, на кровати; он уже записал в свой номер Дилана. Они стояли внизу, у стойки, ждали ключи.

— Привет.

— Привет.

Со стороны могло показаться, что они едва знакомы; или знакомы, но в ссоре; или знакомы, но не нравятся друг другу. Дилан был невысокий, бледный, с синими кругами под глазами — словно он все время сидит по ночам и читает, а спит днем; в общем-то, так и было; и вид очень серьезный, будто он занимается про себя чем-то бесполезным, переводит «Гамлета» на старофранцузский, но это ему очень нравится, и все шумы его раздражают, отвлекают от ритма; тело и руки у него тонкие, и черты лица тонкие; точно его не нарисовали, а лишь набросали на бумаге еле уловимыми штрихами; юный средневековый философ, Пико делла Мирандола. Он был в коротком приталенном пальто с капюшоном, но не клетчатом, а черном; в черных митенках, серых джинсах и черных сапогах. Снег улыбнулся: «Хан Соло»; серый рюкзак через плечо — Дилану много не нужно для жизни — только книги и четки. Габриэль был его полной противоположностью: высокий, длинноногий, широкоплечий, с шапкой каштановых волос, загорелый, синеглазый; он был горячий, как профессиональная итальянская кофемашина; внесли его багаж — три роскошных красных чемодана; «виолончель, — подумал Снег, — меч и набор огнестрельного оружия; ну и смокинг, конечно же, от Гуччи». Дилан Томас был священником, экзорцистом; а Габриэль ван Хельсинг — убийцей вампиров и прочей нечисти, с которой нужно было именно драться; «боевик Ватикана», как он сам себя шутливо называл.

— Круто выглядишь, — съязвил Дилан.

— Да уж… спасибо. Пока.

— Пока.

И Снег вышел, полюбовался на горы — всадника он так и не увидел, хоть ему показывали и Мелисса, и Перл, и портье; и пошел на поезд; в столицу он приехал утром, в одиннадцать; город поразил его: серыми мокрыми мостовыми, серым мокрым небом, множеством голубей и домов; и горы сразу забылись, словно и не было их никогда; так, страшная сказка; Снег побродил немного, послушал дождь; потолкался среди зонтиков; купил во французской пекарне на первом этаже их дома шикарный кекс — «Мюрат», его пекли только здесь и редко; и вот, повезло, именно сегодня; кекс был круглым, высоким, как водонапорная башня, и полон цельных кусочков горького шоколада; «вот загадка, — любил он повторять Максу, — почему они не тают в тесте при выпечке? не могут же кондитеры их заковыривать после»; и взял круассанов — с апельсиновым джемом. Открыл дверь; играло радио, Duran Duran, песенка «What happens tomorrow»; Снегу нравилась эта песня; Снег бросил сумку и зашел на кухню: Макс сидел там в пижаме, поджав ноги, и увлеченно печатал на ноутбуке; судя по всему, спать он сегодня еще не ложился; сигарета тлела в уголке рта; стены были в распечатанных листах новой повести — Макс всегда так делал, чтобы все висело перед глазами: у кого какой цвет глаз, кто какую книгу читает, — а то вечно половина деталей теряется по дороге…