Вадим Панов - Московский клуб

Но для начала нужно вернуть себе свободу.

«Только власть над Цифрой сделает тебя действительно свободным. Даст власть над прошлым, над настоящим. Даст власть над будущим. Люди — рабы цифр, но те, кто вырвался из этого плена, выше. Мир принадлежит им».

Эти слова имели вполне конкретное воплощение. «Балалайка». Символ рабства и символ победы. Не во всех странах ее наличие было обязательным, в законодательном порядке чип вживляли лишь в Китае и России, в других государствах существовал выбор: подключаться или нет. Но на самом деле никакого выбора не было. Реклама постоянно рассказывала об удобстве прямого выхода в сеть, о преимуществах в работе и играх, стоимость самого чипа, его вживления и подключения становилась меньше с каждым днем, базовая ежемесячная плата смехотворна. К тому же и корпорации, и серьезные компании, и государственные структуры не принимали на работу неподключившихся. Если не хочешь всю жизнь убирать мусор — вставляй чип. И миллионы людей добровольно подставляли затылки, не задумываясь, что именно это и было целью властей. Да, обладатель «балалайки» получал массу преимуществ и удобств, но жертвовал свободой, жертвовал личной тайной, своей маленькой раковиной, в которой можно спрятаться от мира. Возможно, жертвовал своей душой. Какое-то время конфессиональные лидеры с сомнением относились к чипам, но потом власти договорились и с ними, и единственным, принципиальным и непримиримым врагом подключения остался Мутабор. Но у храмовников было слишком много других тараканов в голове, чтобы к ним прислушались люди.

И сеть продолжила триумфальное шествие.

Сначала «балалайки» вставляли с двадцати одного года, затем с восемнадцати, с четырнадцати, с девяти, с семи. Некоторое время назад заговорили о том, что следует подключать пятилетних малышей, но врачи пока осторожничали. Ничего, договорятся, ведь через сеть так удобно качать обучающие программы.

Человек привык, человеку понравилось. Человек перестал задумываться над тем, что всю его жизнь можно просмотреть на экране сканера. Имя, семейное положение, место жительства, место работы, банк и номер счета, перемещения по миру и многое-многое другое. «Балалайка» записывала все, что происходило в течение последних сорока восьми часов, в свое время это объяснили требованиями безопасности. И любой полицейский, любой назначенный властью человек мог заглянуть в твою жизнь, узнать, с кем ты спишь, что ел на ужин, о чем шла речь на деловом совещании. Ходили слухи, что к твоей «балалайке» могли подключиться без твоего желания, превратить тебя в ходячую видеокамеру. Власти, разумеется, все отрицали, оплатили выступления экспертов, доказали, что личный чип абсолютно защищен от несанкционированного доступа и закон о частной жизни не нарушен. Общество было вынуждено поверить. Все осталось как есть.

Это было проявлением власти Цифры.

Идеологи подключения приложили массу усилий, чтобы исключить возможность подделки. В «балалайки» вводились отпечатки пальцев и сетчатки глаза. Во внутренние разъемы ставились специальные элементы, контактирующие только с оригинальным чипом — не каждый гравер рискнет залезть в нейросоединения. Иногда менялись идентификационные коды — новые приходили законопослушным гражданам автоматически. Но все равно фальшивые «балалайки» появились едва ли не одновременно с настоящими. Пользоваться ими было опасно — десять лет каторги минимум, но не пользоваться ими тоже было нельзя: слишком много людей вело свой бизнес по ту сторону закона и собиралось продолжить его и в мире Цифры. А риск… риск им был привычен. И началось состязание машинистов против власти, драконовские меры которой не подавили волю человека к свободе.

«Им кажется, что Цифру можно использовать в своих интересах. Так же, как морякам кажется, что они используют океан. Но ураган в открытом море заставляет трястись от страха даже капитана атомохода. А ураган нашего интеллекта заставит задрожать выстраиваемый властью мирок, разрушит систему порабощения, поставит Цифру на место».

«Балалайки» остались универсальным инструментом власти, но появились фальшивки, способные обмануть полицейских при стандартной проверке. Но это было не властью над Цифрой, а всего лишь обманом, уловкой, на которую пошли люди, чтобы получить передышку. Подлинной победой стало умение перепрограммировать настоящие чипы. Врезаться в закрытые, намертво защищенные соединения и менять свою жизнь. Даже лучшие ломщики считали подобное невозможным, но власти не зря запрещали книги Поэтессы: она сумела научить людей верить в свои силы. Программы взлома «балалаек» были сложными и индивидуальными, поставить их на поток не представлялось возможным, а чтобы научиться работать со своей «балалайкой», требовались годы и талант.

У Чайки было и то и другое. И была рожденная Поэтессой вера. И невероятное упорство. Чайка работал, ошибался, начинал все заново, учился, снова работал, пока в один прекрасный день не достиг результата. Он поднялся над Цифрой. Не просто обманул ее, но поработил. Он перекроил записи в «балалайке», и даже китайцы, досконально просветившие чип, не поняли, что читают фальшивку. Чайка действительно был великим ломщиком. Одержав ТАКУЮ победу, Чайка уже почти собрался вернуть должок Кауфману, но остановился, узнав одну маленькую и очень странную деталь: Мертвый, человек, олицетворяющий для Чайки власть Цифры, не был подключен к сети.

Пасмурно было с самого утра, правда, к обеду дождь прекратился, но силуэты небоскребов все равно едва просматривались через мокрое оконное стекло. Десятки бетонных громадин самого северного на Земле Анклава. Здесь, в Эдинбурге, небоскребы, отдавая дань традициям, называли на старый лад: Башнями, Замками, Донжонами, Бастионами и Крепостями. И соответствующим образом отделывали, вплетая в современную архитектуру зубчатые стены, каменную кладку и стрельчатые окна. Получалось красиво. Особенно с высоты птичьего полета, откуда Даун Таун напоминал средневековый город, с подъемными мостами и крепостной стеной. Вот только мобили сменили конные экипажи, а роль королевской стражи исполняли безы в темно-синей униформе.

Роман Фадеев резко повернулся, отошел от окна, сел в стоящее во главе длинного стола кресло и жестко посмотрел на Шона Макферсона, директора эдинбургского филиала СБА. Посмотрел, предлагая продолжить прерванный его размышлениями разговор, и все понявший Шон мягко произнес: