Ульяна Бисерова - Под кожей — только я

Бывает, конечно, что подрывники с взрывчаткой схалтурят — тротил все-таки денег стоит — и обваливают огромные куски стен и перекрытий, которые даже втроем не приподнять. Тогда сломщики, орудуя ломами и кувалдами, крошат бетон, выламывают струны арматуры: черный металл в цене. Дом в сто этажей исчезает за несколько месяцев — остаются лишь груды непригодного для переработки мусора на истоптанной, взрытой протекторами, окаменевшей земле. А через год-два смотришь — бурьяном в человеческий рост все заросло. Как и не было ничего.

В первый день на демонтажной площадке Лука, потерявший счет времени, с плавающими под веками темными кругами, сорвал маску и пробурчал, что заставлять людей вкалывать до седьмого пота там, где прекрасно справятся роботы-погрузчики, — попросту издевательство. Минуты три все хмуро молчали. А потом кто-то из старших сплюнул и сказал, что небоскреб можно сломать и голыми руками. Люди не сломе обходятся дешевле машин — нет нужды тратиться на техобслуживание и ремонт износившихся деталей: если каменщик заболел, на его место всегда найдется пять трудяг, готовых с утра до ночи таскать тачку за талон. А если кто-то считает, что это слишком грязная работенка, так никто силой не держит.

На самом деле зря поговорку придумали: мол, ломать — не строить. Хорошо построенное ломать тяжело. Да и не слишком-то весело. Но Лука старался не задумываться о всяких глупостях. А просто честно делать свое дело и не нарываться на сердитые окрики бригадира. На демонтажную площадку не каждого возьмут: нужны крепкие ноги, чтобы каждый день взбираться по сотням лестничных маршей, потому что лифты давно обесточены. И чтобы голова не кружилась от высоты. Лука перевидал немало парней, с виду крепких, а как поднимутся на тридцатый или чуть выше, глянут в проем — и ползут к стенке на четвереньках. Выше пятидесятого ветер всегда сильный. И это даже хорошо: пыль уносит. Но может и с ног свалить. Некоторые во время смены специально карманы камнями набивают, чтобы не сдуло. Хотя по периметру здания на каждом пятом этаже специальная сетка натянута, чтобы задержать случайно упавший крупный обломок или тачку. Или зазевавшегося рабочего. Если мимо просвистишь, останется бесформенная груда переломанных костей. Похоронят за счет магистрата.

Один из старших дунул в свисток, объявляя пятиминутный перерыв. Лука расправил затекшие от напряжения плечи, отошел в сторону от каменщиков, угрюмо перекидывающихся короткими фразами.

Ветер уже весенний, сырой. Пахнет холодным морем и выцветшим, как заношенная майка, небом. Солнце пригревает еще не всерьез, но зима уже сдалась, отступила. Весной как-то легче поверить в то, что все как-нибудь наладится. Что Йоана поправится. Она простыла еще осенью: жар схлынул, но кашель — тяжелый, нутряной — остался. Исхудала так, что под глазами залегли лиловые тени, как тень от крыльев ночной бабочки.

Хорош бы он был, если бы до сих пор сидел на ее шее! За последнюю пару лет Лука успел побыть полотером в трактире, посыльным в мотеле и потрошителем ржавых барж в дальних доках, пока несколько месяцев назад не пришел на слом. Поначалу Йоана донимала уговорами: «Не голодаем, успеешь еще руки намозолить! Зря учебу бросил — ладно бы бездарь, а то ведь светлая голова!» Лука отмалчивался, зная — после той истории с Петером в класс он точно не вернется, — и гнул свою линию. Не маленький уже, пора самому на хлеб зарабатывать. В конце дневной смены всем рабочим выдают талоны на еду, можно принять горячий душ, да еще и обедом накормят. Не королевская трапеза, конечно: картофельная или гороховая размазня с соевым брикетом, но зато дна хлебной корзины еще никто не видел. При мысли об обеде Лука ощутил в животе привычную тянущую пустоту. Есть хотелось всегда, сколько он себя помнил. Йоана даже смеялась: тощий, как спица, куда только все проваливается. Сама-то она до болезни была дородной, округлой, как румяная сдоба, хотя Лука не мог припомнить, чтобы накладывала себе полную порцию — так, случайные кусочки на бегу перехватывала, торопясь на дежурство в клинику.

Два коротких свистка — перерыв окончен. Порыв ветра донес отголосок истошного вопля: то ли человек, то ли чайка, и не разберешь. Лука встревоженно огляделся, но бригада все так же размеренно, монотонно складывала серые обломки в тачки.

Лука отыскал взглядом Флика. В последнее время они стали неразлучны. Вообще здесь, на сломе, ребята подобрались хорошие, без гнильцы. Когда тащишь с кем-то в паре носилки с инструментом пятьдесят пролетов без остановки, многое узнаешь о человеке, хотя сил и дыхания на разговоры не хватает.

Флик — это, конечно, не настоящее имя. На ID-карте значится что-то до невозможности витиеватое, на арабский манер. На сломе его второе имя — Фалих — тут же переиначили. Прозвище, которое на нидриге значило «муха», и это вынужден был признать и принять даже сам Флик, чрезвычайно ему шло. Лука любил бывать у приятеля: в доме собиралась большая шумная семья, не смолкали разговоры и смех, с кухни плыл одуряющий аромат горячего острого карри. При первом знакомстве Флик скороговоркой перечислил имена старших сестер — темноглазых, застенчивых, с длинными черными косами, которые на памяти Луки и слова не сказали, — только перешептывались и прыскали. Из комнаты в комнату все время сновали бесчисленные близкие и дальние родственники, соседи, чужая чумазая ребятня — кажется, никто во всем квартале и не думал запирать двери. Лука, который привык быть сам по себе, странным образом чувствовал здесь себя как дома.

Во время обеденного перерыва к их бригаде подошел Шлак.

— Сегодня на демонтажной площадке произошел несчастный случай, — негромко, отчетливо проговаривая каждое слово, сказал он. — Один паренек из бригады подрывников сорвался с высоты и разбился. В очередной раз обращаю внимание на необходимость соблюдения правил безопасности. Проведите внеплановый инструктаж, — обратился он к старшему, Кирку, обводя каждого тяжелым взглядом. — А ты, парень, как там тебя?.. Снежинка?

Когда Шлак произнес издевательское прозвище, которое дал ему Хьюго из-за светлых, почти белых волос, Лука мучительно покраснел.

— Я — Лука, бригадир. Лука Стойчев.

— Что ж, запомню. Как я уже сказал, сегодня в моей бригаде освободилось место подрывника. Ты можешь его занять.

— Спасибо. Я доволен своим местом.

— Подумай до завтра. Дважды не предлагаю, — кивнув на прощанье, Шлак отошел.

— Ты голова-теряй? — затараторил, вцепившись в рукав Луки, ошарашенный Флик. — Это же шанс! Паек — сам-три, руки кровь-рви-нет, спина боль-гни-нет. Беда-забудь, иди-свисти. Ты-нет из-за Хьюго?

— Флик, потом. Жуй-молчи.

Приятель уткнулся носом в тарелку и засопел, но его обида, как уже не раз убеждался Лука, редко длилась долго. Вот и сейчас он, привалившись к его плечу, зашептал с заговорщицким видом.