Сэмюэль Дилэни - Нова. Да, и Гоморра

Лес в ее голове обращается храмом. Древесный лабиринт уже не лабиринт, а залы, галереи, каменная резьба, нагромождение апсид и притворов, и среди них возникает видение распятия, но распинают не ее. Лозы на глазах каменеют, обращаясь классическими фризами. Топот ее ног по мягкому дерну отзывается грохотом металлических шариков по граниту. Словно злобные ведьмы и духи деревьев, листья хлещут деву, хлещут по плечам — там, где голое тело под разорванным платьем. Ветви тянут к ней растопыренные пальцы, шлепают по лбу, дергают за волосы, когда она ныряет под низкими сучьями, которые служат ей опорой, когда несется мимо колонн из дубовых стволов, что поддерживают хоры. Единорог не отстает, ритму копыт вторит треск ветвей, шорох камней и листвы у нее под ногами. Дева будет бежать, а боль будет разгораться в груди, будет нестись сломя голову, а ужас будет сгущаться трухлявыми корнями поперек тропы, жгучими ударами черных ветвей, пронзительными криками семи грачей, дева будет…

Жил-был Эймос, бедняк бедняком. Ничегошеньки у него не было — только огненно-рыжие волосы, проворные пальцы, быстрые ноги, а еще голова, которая соображала быстрее, чем бегали ноги. Как-то серым вечером, когда в небе ворчал гром и дождь уже вот-вот должен был пролиться на землю, Эймос шел по мощенной булыжником улице к таверне «Мореход», чтобы сыграть в бирюльки с моряком Билли Бастой. Одна нога у Билли была деревянная, а рот полон баек, которые он весь вечер пережевывал, пока ему не надоедало. Билли Баста болтал, пил и смеялся, иногда напевал, а Эймос сидел тихо и слушал и непременно выигрывал в бирюльки.

Но в тот вечер, когда Эймос вошел в таверну, Билли помалкивал, и все, кто был в таверне, — тоже. Даже Идальга, хозяйка таверны, — а не было на свете мужчины, чьи россказни Идальга приняла бы всерьез, — облокотилась о стойку и слушала раскрыв рот.

Говорил только один человек. Высокий, худой и весь какой-то серый. Серый плащ-пелерина, серые перчатки, серые сапоги, и даже седина с каким-то пепельным оттенком. Эймосу показалось, что голос у него — как ветер, что обдувает мышиную шерсть, или как песок, что сыплется на потертый бархат. Все у незнакомца было серое, кроме огромного сундука, который стоял рядом с ним. Сундук был черный, высокий — по плечо хозяину. Вместе с серым незнакомцем за столом сидели несколько суровых чумазых моряков с абордажными саблями на поясе. Они так заросли грязью, что казалось, были и вовсе бесцветными.

— …Итак, — продолжал вкрадчивый серый голос, — мне нужен человек, у которого хватит ума и отваги, чтобы помочь моему самому дорогому, самому близкому другу и мне. Этот человек не потратит время попусту.

— А кто ваш друг? — спросил Эймос.

Хоть он и не слышал начала истории, но заинтересовался: отчего это в таверне субботним вечером — и вдруг такая тишина?

Серый господин обернулся, выгнул серые брови:

— Вот мой друг, самое дорогое и близкое мне существо.

С этими словами он указал на сундук, и изнутри донесся низкий звук, от которого стало липко и душно: «Алмпф».

Все разинутые рты моментально захлопнулись.

— А как ему надо помочь? — спросил Эймос. — Найти доктора?

Серые глаза удивленно расширились, а все рты посетителей таверны снова открылись.

— Ты говоришь о моем самом дорогом, самом близком друге, — прошелестел серый голос.

Билли Баста из дальнего угла попытался сделать Эймосу знак — мол, не болтай, — но серый господин обернулся, и Билли, приложивший было палец к губам, торопливо засунул его в рот, притворившись, что просто ковыряет в зубах.

— В наше время дружба — большая редкость, — сказал Эймос. — Какая помощь нужна вам и вашему другу?

— Вопрос в том, готов ли ты ее оказать? — спросил серый.

— А ответ вот в чем: если я потрачу время не попусту, — ответил Эймос, соображавший очень быстро.

— Хватит ли тебе всех жемчугов, которыми ты сможешь набить свои карманы, всего золота, которое ты сможешь унести одной рукой, всех алмазов, которые ты сможешь поднять другой, и всех изумрудов, которые ты сможешь вытащить из колодца, зачерпнув их медным котелком?

— За настоящую дружбу как-то негусто, — сказал Эймос.

— А если ты увидишь человека в самый счастливый миг его жизни, хватит ли тебе этого?

— Может, и хватит, — кивнул Эймос.

— Значит, ты поможешь моему другу и мне?

— За все жемчуга, которыми я смогу набить свои карманы, все золото, которое я смогу унести одной рукой, все алмазы, которые я смогу поднять другой, все изумруды, которые я смогу вытащить из колодца, зачерпнув их медным котелком, и за шанс увидеть человека в самый счастливый миг его жизни… Да, я вам помогу!

Билли Баста уронил голову на стол и зарыдал. Идальга закрыла лицо руками, а все остальные в таверне поскорее отвернулись и тоже стали словно слегка серые.

— Тогда иди со мной, — сказал серый, и суровые матросы с абордажными саблями вскочили, подхватили сундук и подставили под него свои плечи в засаленных куртках (из сундука послышалось «онвпрмф»), а серый господин, взмахнув в воздухе плащом, ухватил Эймоса за руку и выбежал на улицу.

В небе облака закручивались в воронку, толкались, пытаясь выжать из себя дождь.

Пробежав пол-улицы по булыжной мостовой, серый закричал:

— Стоп!

Все остановились, опустили сундук на тротуар.

Серый подошел к помойке и поймал бродячую кошку апельсиновой масти, которая искала среди мусора рыбьи головы.

— Открыть сундук! — велел он.

Один из матросов снял с пояса железный ключ и отпер замок на крышке сундука. Серый выхватил свою шпагу — тонкий клинок из серой стали, невысоко приподнял крышку сундука и швырнул кошку внутрь.

Затем поспешно опустил крышку. Матрос запер замок. Изнутри раздалось мяуканье, но скоро оно оборвалось, перейдя в басовитое, угрюмое «элмблмпф».

— Должно быть, — сказал Эймос, который быстро соображал и так же быстро делился своими мыслями с другими, — что-то тут неладно.

— Прикуси язык и помоги мне, — ответил худой серый господин, — а иначе я посажу тебя в сундук к моему самому дорогому, самому близкому другу.

И Эймос слегка испугался, но лишь ненадолго.

Вскоре они взошли на корабль — деревянное судно, где все доски были серы, потому что их давным-давно не красили. Серый господин привел Эймоса в свою каюту, и они уселись за стол друг против друга.

— Итак, — сказал серый, — вот карта.

— Где вы ее взяли? — спросил Эймос.