Александр Клим - Смягчённая конструкция

Господи! Ну почему я здесь, Господи, я взываю к тебе, я прошу тебя, помоги мне, Господи, выбраться из этой комнаты! Я чувствую, что это всё не просто так, я это чувствую сознанием, и от этого я начинаю паниковать, и страх селится в глубинах разума, перекрывая доступ к разуму. Это что-то тёмное, не из фильмов или книг, а по-настоящему, я только что понял, оно реально. Эта тьма настоящая, и она здесь, в этой бесконечной комнате.

– Аня, нам надо отсюда уходить, Аня!

– Я думаю, ты прав, – согласилась со мной стоящая по ту сторону кровати девушка с размытым и нечётким лицом, одетая в ночнушку. Я попытался разглядеть её лицо но не преуспел, оно мне недоступно, и, как бы я ни всматривался, увидеть его не могу.

– Отлично, тогда идём, – с каким-то облегчением или даже надеждой ответил я.

– Идём, – не сопротивляясь, сказала она, но при этом, подняв угол чёрного расписанного золотой нитью покрывала, отодвинула одеяло и легла в кровать.

– А почему же ты тогда легла? – задался я вопросом, но ответа не получил. Я лишь, уставившись на неё, впал в ступор, закованный страхом происходящего. Золотая нить покрывала вдруг резко накалилась и, испепелив одеяло, принялась жечь девушку. Комната наполнилась истошным, страшным женским рёвом. Истерическим и ужасным рёвом человека, которого пытаются расчленить на сотни кусков раскаленной металлической проволокой, прижимая её всё сильнее и сильнее.

– Помоги же мне! – раздалось в голове, и я, пошатнувшись назад, словно кто-то перерезал держащую меня нить, ринулся к кровати. Комната наполнилась запахом жарящегося мяса, едким, ужасным, но вкусным запахом. Не жалея своих рук, я, крича от боли, дёргал за нити, отрывая их от уже горящего тела молодой девушки. Не видя ничего вокруг, я рвал и рвал нити, без устали пытаясь помочь, пытаясь спасти застрявшую со мной в этой тёмной комнате до боли знакомую девушку, и вдруг я услышал.

– Остановись!!!

И я остановился, громко и глубоко дыша, я замер перед кроватью.

– Ты ей не сможешь помочь, ты её убил.

И я упал, в прямом смысле слова упал на колени, взрываясь отчаянным рёвом, пытаясь заглушить себя самого, свои мысли и увиденное. В руках части тела, кожа, волосы, кости, всё сбито в кровавую кашу, а на кровати лежит мёртвая девушка, изодранная моими собственными руками. Повсюду кровь, кишки и органы, в глазах пелена от стекающих кусков лежащего передо мной трупа. Не в силах терпеть это, я вскочил на ноги побежал к окну, ведь это единственное знакомое мне место здесь. Не останавливаясь, я убрал руки назад и прыгнул головой, вперёд, доверившись обстоятельствам. Но долететь до окна я не смог, упав на том, же месте, где я только что разорвал человека, я вновь заорал, но силы покинули меня, и крик лишь обозначил отчаянье. Из-под кровати стал выбиваться чёрный дым. Но не по цвету чёрный, а по сущности своей, страшный, бездонный чёрный дым. Я чувствовал, что он поглотит меня, что он не просто так здесь, что это не насмешка надо мной. Это мрак, идущий по мою душу. Я вскочил и, обернувшись, кинулся бежать в противоположную окна сторону, но, споткнувшись о ковёр, я влетел головой в стену и проснулся.

Вечер опускался на СитиГрад. Уходящие в небо здания начали светиться как неоновые гигантские свечки, озаряя всё пространство вокруг города. Богатая часть предпочитала гораздо меньше света, и на другом берегу реки, что разделяла город, видны лишь были уличные фонари. Эдакое чёрное покрывало, порезанное на неровные лоскуты светящимися прерывистыми линиями. С высоты холма, где находилась психиатрическая клиника, такое разделение было очень заметно. Вот железобетонные джунгли с копошащимися в них тараканами, а вот цивилизованный размеренный и спокойный мир. Психиатрическая клиника заканчивала свою ежедневную рутину, сотрудники разъезжались по домам, в том числе и работники отдела экономических преступлений управления мэрии.

– Наслаждаетесь?

– Ещё бы, разве это не прекрасно? Вы только взгляните, верх инженерной мысли и простое, но так нужное чувство замкнутости.

– Это вы про частные дома богатого района СитиГрада?

– Угу.

– Хм, интересно.

– Что?

– Почему так нужное нам одиночество? Нет, вы простите меня, но разве человек не социальное создание?

– В массе своей.

– В массе?

– Да, но имеющий небольшую, но свою собственную родную ячейку человек старается отделиться от социума. Ему уже неинтересно мнение окружающих, он его боится.

– Боится? И почему же?

– Мадам, вы закончили на сегодня, мне нужно понимать. Служба безопасности хочет провести некоторые профилактические мероприятия, – донеслось от входа в клинику.

– Да, доктор Пост, мы на сегодня закончили. Дарс должен подготовить план на завтра и кое-что доделать, а так всё.

– Ну, хорошо, спокойной вам ночи, коллеги, – кивнул главврач и нырнул обратно в помещение.

– О чём это я? Ах да, страх? Человек боится социума, но почему?

– Да всё по той же причине. Власть делает из человека раба.

– Погодите, мадам, я вас не совсем понимаю, мы сейчас об одном и том же говорим?

– Да, господин Ридварг, мы говорим об одном и том же.

– Тогда могу ли я вас, мадам, попросить пояснить свою запутанную речь?

– Ох, Том, вы меня рассмешили, – широко и добро улыбнулась я руководителю первого нижнего отделения психиатрии, доктору Тому Ридваргу, с которым мы работали в тесном контакте вот уже третью неделю подряд. Высокий статный врач, с очень густой и пышной бородой, черными, как смола, волосами до плеч и прекрасным спортивным телом. – Ну, вот представьте себе.

– Так.

– Живёт человек в обществе и подчиняется законам и принципам этого общества.

– Ну, допустим, – кивнул Том, подкуривая ещё одну сигарету.

– И тут он находит себе ту или того самого, в общем, вторую половину, с которой готов пройти остаток жизни и?

– И он, ах, ну да, наверное, он, э…

– Понимаете, Том, общество не совсем общество в своём глубоком понимании. Это, чтобы было проще понимать, стадо, тупое и вонючее стадо, а у стада всегда, и это незыблемо, должен быть вожак, тот, к которому прислушиваются все бараны. Тот вожак, стереотипы, страхи и правила которого это тупое стадо начинает считать своими, понимаете?

– Кажется да, но не все же бараны.

– Тут дело не в тупости ума как такового, а именно в стаде. Человек, находясь под гнётом более сильного, всегда, и опять же это доказанный психологический факт, всегда начинает считать принципы сильного своими. Не прислушиваться к ним и делать выводы, а изначально считать их своими в зародыше. Я понимаю, это тяжело осознать, но если провести достаточно времени в раздумье и экспериментах, это становится единственной правдой, мы все подвержены гнёту сильнейшего. Так вот, если человек находит себе половинку, он инстинктивно пытается избавиться от правления, мы думаем, от правления толпы, но на самом деле одного лидера. Ведь этот лидер будет диктовать свои правила, а не глава новосозданной ячейки.