Андрей Бонцевич - Кома

– Нет.

Огромный сад. Нет. Огромный, огромный, огромный тёмный лес с умирающими деревьями и сырым, похожим на плесень, мхом. Он проглотил их, как кит глотает мелких рыбешек. Вот, что значили слова хозяйки цыплят и роз! Никто не в силах выбраться отсюда. Это не сад, это смертельный лабиринт, ловушка, в которую две прекрасные ведьмы заманивают доверчивых дурачков.

– Что же нам делать? – выдохнула Заморючка.

– Попытаться найтись. Плохо, что здесь нет ориентиров, и солнце вот-вот скроется.

– А ты помнишь, с какой стороны оно было, когда мы заходили?

– Вроде сверху и справа. Но это бесполезно, потому что через эти джунгли фиг что увидишь. Я, например, вообще солнца не наблюдаю.

– А я говорила! Вот было у меня предчувствие, что не надо сюда идти! И эти двое тоже… Сладко стелют. Ведь надо же было понимать, что просто так никто ничего хорошего не делает!

– Да, к ним у меня отдельный вопрос. Ладно, давай для начала просто развернёмся.

– Хочешь, я ещё тебе настроение подниму? Где-то здесь шатается никто.

– Тьфу, блин. Подняла. Теперь у меня глаз дергается.

Медленно озираясь, Мартин сделал первый шаг назад. Перекрёсток из трех почти одинаковых дорожек, похожий на «голубиную лапку» пацифистов, светлыми штрихами перечёркивал тёмное полотно слежавшейся листвы и хвои. Но по какой из них пришли они сюда? Мартин не помнил точно, какой поворот был последним, да и был ли он вообще.

– Если нас сюда завели эти подружки-говорушки, то фига два мы вспомним, куда надо идти.

– Можно положиться на руку судьбы, – пожал плечами Мартин. – Должна же быть в жизни справедливость!

– Не-а, – качнула головой Алина. – Она свои долги выплатила ещё до нашей эры. Теперь надежда только на удачу и счастливый случай.

– Ничего другого не остаётся, – кивнул Мартин. – Идем куда глаза глядят.

Через три перекрёстка Заморючка остановилась.

– Мне одной кажется, что мы ходим кругами?

Мартин осмотрелся. Сложно сказать, в этом лесу всё везде казалось одинаковым. Похожие деревья, однообразные пятна цветов, ничем не отличающиеся бороды мха. «Или же нет? Что это там блестит?»

Сделав гигантский шаг, Мартин наклонился над травой и поднял с земли кусок битого стекла прозрачного синего цвета. Осколок морской воды. Замёрзший клочок утреннего неба.

– Смотри, как красиво!

– Я люблю цветные стекла, – кивнула Алина. – Особенно смотреть через них.

Мартин отдал осколок. Девушка приложила его к глазу и изумлённо вскрикнула.

– Что-то не так?

– Сад! Он… смотри, он совсем другой! С ума сойти, он ожил!

И верно, сквозь голубые грани стекла Мартин увидел, как расцветают молодые деревья, как качаются под легким ветерком круглые головы пионов, как белеет на яблонях кружевная ткань из нежных лепестков.

– Он был красивым, этот сад! – восхищённо прошептала Заморючка, снова хватая осколок. – Это они, ведьмы, сделали его страшным! Мы должны его вернуть!

– Мы? – Мартин вскинул бровь. – Почему мы?

– Потому что у нас нет выбора. Потому что эта стекляшка попала к нам в руки.

– И как ты собираешься их… того?

– Пока не знаю. Но просто взять и оставить эту красоту умирать? Нет, я не могу себе это позволить. Мы всё равно, наверное, умрем, так хоть где-то окажемся нужными.

Мартин пожал плечами и пошёл вперёд, к следующему перекрёстку. Не успел он остановиться и осмотреться, как сзади раздался возглас.

– Ещё одно!

Заморючка держала в руках другой осколок – ящерично-зелёный, неровный, словно превратившийся в стекло опавший листок.

– Я случайно наступила, – сказала она, подходя. – Засмотрелась на юный сад, чуть сошла с дороги и почти споткнулась. Интересно, а он тоже… Ой!

Брови девушки высоко поднялись, а глаза стали похожими на те, что рисуют японцы в черно-белых комиксах.

– Ни фига себе… – выдохнула она. – На, глянь. Это просто кошмар какой-то.

За этим стеклом сад умер. Кривые деревья рухнули, оставив острые обломки стволов костями впиваться в небо. Пожухли и скрючились цветники, рассыпались горстями камней дорожки. Среди осклизших ветвей гулял ветер, раскачивая сухие стебли и срывая последние листья.

Мартин медленно убрал стекло от глаза и взял голубое. Да, это был тот же сад. Только другой.

– Как это понимать? – медленно сказала Алина, снова глядя в зелёный осколок.

– Всё начинается, и всё кончается, – почесывая нос, произнес Мартин. – Наверное. Кажется, я начинаю догадываться. Смысл и красота не в каком-то моменте, не в секундах. Они во всём. С самого начала и до самого конца.

– Но если прелесть юности я отлично понимаю, смысл зрелости и красных яблок – более-менее тоже, то скажи, чего хорошего в угасании?

– Потому что закат так же красив, как и восход. Потому что нельзя, чтобы постоянно было утро. И то, что уходит, оставляет после себя то, на чем рождается новое. Я думаю, так.

– Не-а, – покачала головой Алина. – Всё равно я никогда не увижу красоты ни в гниющем дереве, ни в дохлой кошке, ни в разрушенном доме. Нет её там.

– Блин, так-то да. Но что-то всё-таки есть. Не могу это описать, и дело тут не в том, что дохлая кошка хороша. Нет. Красива сама грусть. Воспоминания о том, как эта кошка играла, пока была котёнком. Как она ластилась к твоим рукам. Это эстетика прошлых дней, тоска по заходящему солнцу. Темная прелесть поздней осени, если так можно сказать.

– А я и осень-то не особо люблю, – фыркнула Заморючка. – Слишком грустно. Ой, смотри! Некоторые дорожки светлее, чем другие!

Мартин схватил стёклышко и посмотрел на перекрёсток. И верно, одна из тропинок выделялась, как если бы её нарисовали неоновой краской.

– У тебя какая светится? – спросил он.

– Левая.

– А у меня средняя! Смотри, я знаю, как мы выберемся отсюда! Если пойти по светлым дорожкам в зелёном стекле, то придем к развалинам, гнилушкам и двум старухам с клюками. Если пойдем по голубому, то попадем в эпоху яблоневого цвета и сиреневых кустов.

– Двух мнений быть не может, – отрезала Алина и выхватила бирюзовый осколок из руки Мартина.

Она шагнула вперед с видом Орлеанской Девы, гордо подняв голову и выставив вперёд волшебное стёклышко. Мартин тихо усмехнулся и побрёл следом. От нечего делать он рассматривал сад через зелёный осколок. Странно, но умерший сад уже не казался страшным. Смиренное спокойствие, разлитое между чёрных стволов с обломанными ветками, смягчало сердце и теплило душу нежной грустью. Каждый увядший куст, каждый засохший цветок, словно мазки на огромном полотне, сливались в мрачную, но завораживающую картину. Всё было именно так, как должно, в неуловимой темной гармонии. Удивительно, но через зелёное стекло сад выглядел притягательнее и изящнее.