Ольга Цветкова - Кто-то выжил

Мой голос жил будто бы отдельно, рассказывал выдержки из статей, которые я успел мельком прочесть перед запуском игры. А чувства – сами по себе. Двигались в связке с Вебером, задыхались от невозможности вобрать полную грудь воздуха. Он натянул на нос ворот оранжевой тюремной куртки – кислорода не прибавилось, но хотя бы мусор не лез в ноздри. Я бы, наверное, сейчас думал, о… Ну, о чём-нибудь. Куда я отправлюсь после того, как удастся пережить весь этот ад. Ведь когда всё кончится, когда посчитают и похоронят жертв, законы вернутся. И Вебера будут искать. И найдут, конечно, ведь никакой шторм не может унести бронированные транспортники. Думал бы о том, куда пойти. Или, если выжить не удастся, вспомнить прошлое, как там в кино – чтобы жизнь пролетела перед глазами.

И обо всём этом Вебер почему-то не думал. Короткие маленькие мысли – переставить руку, подтянуть ногу, глоток воздуха. Будто ничего важней и не было. А правда – было ли? Зачем думать о следующем шаге, если провалится этот? И мне нравилось это ощущение, такое острое и настоящее. И им не хотелось делиться ни с кем, поэтому я отключил стрим. С комментариями и возмущениями – разберусь позже.

Ладонями и коленями Вебер неожиданно ощутил что-то твёрдое и ровное. Дорога? Но не трасса, нет. Старая и местами разбитая. Ничем не сдерживаемый ветер хлестал наотмашь. Опасно близко подбирались воронки. Может в городе ему и не разгуляться так, зато здесь хотя бы тебя не могла снести машина, не грозило завалить обломками. На одно мгновение я уловил в мыслях Вебера женский силуэт, образ с привкусом тревоги. Я не успел разглядеть, понять, как он спрятал их глубоко-глубоко.

Грохот нарастал, ветер рвал волосы. Вебер с усилием и осторожностью приподнял голову – выпустишь из плечей, и её тоже сорвёт и унесёт прочь. Грязно-чёрная воронка до неба – ближе, ближе. Уже видно ветряные завитки, в которых, как в нечёсанных космах, путались вырванные старые деревья и двери машин.

И он – соринка на ковре, на которую неминуемо надвигается щётка пылесоса. Ладони саднило, лица – вымоченного ливнем, выхоложенного ураганными порывами – он уже почти не чувствовал. И я завидовал. Тому, что никогда не смогу испытать подобного. Отзвуки, симуляции, тени – приглушённые, потому что ненастоящие. И даже боль, реальная, пронизывающая, показалась такой желанной. Наверное поэтому все виртуальщики так охотно ныряли в лайферы, жили ими, и только я – ломал. Потому что мог, потому что никогда не испытывал того всепоглощающего удовольствия. Всё это такая же иллюзия, как наш виртуал. Невозможно испытывать чувства живого, когда ты не живой, когда это не твоя жизнь, какой бы похожей на собственную она ни казалась. Поэтому сломать – единственный способ доказать себе, что ты что-то значишь. Всё ещё значишь, хотя на самом деле тебя нет. А этот чёртов Вебер даже не ломался. Но я ещё не сдался окончательно. Позже, позже, когда подвернётся момент.

Впереди появилось что-то тёмное и размытое. Вебер встал на четвереньки, попытался приподняться, его снова свалило в грязь. Он почти оглох. Смерч шёл не прямо на него, но близость могучей смертоносной воронки вырывала из тела последние силы. Он был почти готов просто лечь и сдаться. Почти.

Но теперь что-то было впереди, и оно обещало передышку и даже может быть надежду. Поэтому он снова сделал попытку приподняться. Ползком – слишком долго. Но и встать не вышло. На четвереньках, как грязный сырой пёс, он рванулся туда. Не зная, что впереди. Но или там есть что-то и оно спасёт, или… Или уже просто плевать, какая разница.

Руки вперёд глаз узнали гору расколотого бетона и кирпича – стена? Не слишком высокая, в полтора его роста. Обвалившаяся, старая, с глубокими выщербинами. И сплошная в обе стороны. Встала здесь не для того, чтобы помочь – чтобы помешать. Заперла между собой и штормом.

Ощупью Вебер двинулся вдоль неё. Кажется, стало ещё темнее. Небо окончательно заколотили многотонные тучи или начиналась настоящая ночь? Вебер клацнул зубами, когда руку распорол острый край трещины в стене. Если кровь и потекла, то сразу смешалась в бурой грязью, залепившей пальцы и ладони.

А потом стена кончилась, резко оборвалась углом и – продолжилась, но уже не вбок, а вперёд. Вебер ускорился на пределе сил. Обещание манило, заставляя негнущиеся ноги снова и снова шагать. Он споткнулся. Раз, другой. Навалился на груду обломков, забрался. Они оказались частью обвалившейся стены. На вершине – дыра в черноту. Сырую и неприветливую, но обещавщую убежище, безопасность. Хотя бы ненадолго, просто перевести дух, просто…

Вебер рухнул с высоты метра или чуть больше на холодный пол, залитый дождём до щиколотку. Плевать. Холодно, темно, но здесь ветер хотя бы не пытался вырвать из тела душу. И рушиться особо было нечему – половина крыши с торчащими наружу перекрытиями казалась почти надёжной. Всё, что могло разрушиться, обвалиться, оторваться – уже разрушило, обвалило и оторвало время.

Вебер привалился спиной к стене и закрыл глаза. Его била дрожь, одежда казалось, больше состояла из воды, чем из ткани. Может, он не проснётся, если уснёт сейчас. Но, снова – а какой выбор. Идти он больше точно не мог. И это место казалось было лучшим, что могло с ним случиться. Поэтому Вебер просто позволил телу делать то, что ему нужно – спать.

Я бодрствовал внутри него. То, что оставалось неведомым для Вебера, было ясным для меня. Конечно, он не умрёт, не сейчас по крайней мере. Даже если бы я не читал его биографию от и до, это было очевидно. Ведь кто-то же вытащил запись личности и память из его импланта, чтобы засунуть в игру, чтобы я сейчас мог находиться здесь, мог видеть его глазами, чувствовать его чувствами. И, конечно, сделала это не полиция, а кто-то другой, причём явно нелегально.

Сидеть слепым и глухим было скучно, измотанный насмерть Вебер даже снов не видел, и я включил перемотку времени. Кто-то бился мне в приват, но сейчас я уж точно не собирался читать или слушать сообщения от хрен знает кого. Не хотелось отвлекаться.

Вебер открыл глаза. Медленно и тяжело, будто боролся с таким простым и удобным желанием – закрыть навсегда. Я ничего не увидел перед собой, и мы вместе решили, что ослепли. Но нет, серые контуры неохотно проступили из темноты. Наверное, началась настоящая ночь, или мир просто умер, пока он спал.

Тело одеревенело, одежда – такая же сырая и ледяная, только рукава немного обсохли, и грязь отваливалась черепками. Неспешно в его голове ползала мысль: что всё же приятнее? Пожизненное заключение без права продолжить обычную жизнь в цифре или смерть от голода, жажды и, заодно, воспаления лёгких? “А мама говорила не гулять под дождём”. Я усмехнулся его мысли или скорее тому, что он вообще сейчас способен шутить.