Татьяна и Дмитрий Зимины - Кибердемоны 2. Сонгоку

– И умер, – кивнул Мирон. – А наша с братом жизнь покатилась ко всем чертям. Пришлось переехать в вонючую халупу, мать начала пить, завела любовника… – Вы знаете, кто это сделал?

– Нет, к сожалению, не знаю, – покачал головой профессор. – Меня не пустили даже на похороны…

– Я хочу во всём разобраться, – сказал Мирон. – Слышите? Я найду того, кто его убил.

Профессор только печально кивнул.

Мирон смотрел, как падают бело-розовые лепестки, и вспоминал совсем другую метель, сквозь которую падала его любимая девушка…

– После его смерти вы продолжили исследования? – спросил он.

– Да как тебе сказать… – старик пожал плечами и остановился на веранде, перед входом в коттедж. Ветер тронул вереницу стеклянных шаров-колокольчиков, раздался нежный мелодичный звон. – Основным разработчиком той идеи был твой отец, я просто помогал ему с некоторыми вычислениями… Так что нет, ту идею я развивать не стал – отвлёкся на другие дела. Ну проходи, гостем будешь, – он распахнул дверь.

Коттедж профессора состоял из большой гостиной, нескольких комнат – во всяком случае, дверей Мирон насчитал штук пять, а так же большой кухни с низким деревянным столом, сделанным из круглого спила дерева, и множеством шкафчиков.

– Люблю, знаешь ли, готовить, – комментировал старик, включая газовую – неслыханная древность! – плиту и выставляя на конфорку металлический сосуд с узким горлом и длинной ручкой.

– Мелета, – позвал Мирон. Он только что спохватился: не слышал голоса в голове с тех пор, как оказался за стенами монастыря.

Программа не ответила.

Наверное, они экранируют сигналы… – подумал Мирон и успокоился. Даже приятно некоторое время побыть наедине с собственными мыслями.

Кофе был наконец-то хорошим. Слишком густым и крепким на вкус Мирона, но настоящим, а не той бурдой из жженой яичной скорлупы, что продавали на улицах Токио.

– У нас в Японии принято пить чай, – будто подслушал его мысли профессор. – Сенча, Банча, Ходзича… А вот кофе варить не умеют, – он поджал губы, словно считал неумение варить кофе самым большим недостатком цивилизации.

– У вас получилось очень вкусно, – похвалил Мирон, отпивая из низенькой глиняной чашечки. После нескольких глотков на языке образовался устойчивый привкус раскаленного ила, зато в животе разлилось благодатное тепло и наконец-то начала работать голова. – Вы сказали, что ожидали чего-то подобного, поэтому и встречали меня у кумирни.

Говорить не хотелось. Хотелось тихо сидеть здесь, за низеньким столиком, грея ноги в тёплой яме, на дне которой тлеет ароматными углями каменная жаровня, любоваться цветущими сакурами, прихлёбывать густой сладкий кофе и решительно ни о чём не думать.

К сожалению, конструкт с Платоном холодил живот, не давая забыть о самом главном.

– Сошлись точки и линии, – кивнул профессор, вновь произнеся загадочную фразу.

– Точки и линии? – переспросил Мирон.

– Узловые точки и направляющие линии, – охотно, но всё так же туманно пояснил старик. Увидев непонимающий взгляд Мирона, он улыбнулся. – Сейчас я тебе объясню…

Взяв лист толстой бумаги – Мирон еще подумал, что её кто-то сделал своими руками – старик согнул его о диагонали. Затем – еще несколько раз. Получился журавлик оригами. Развернув лист, профессор разгладил его крупными руками на столе.

– Видишь? – он ткнул пальцем в бумагу. – Я согнул лист определенным образом, и на нём остались линии и узловые точки, в которых эти линии сходятся. Если сделать из этого листа что-то другое, например, собаку – точки и линии будут совсем другими.

– И что вы увидели в точках и линиях нашей реальности? – спросил Мирон.

– Пока еще не знаю, – пожал плечами профессор. – Но явственно ощущаю: они встали определенным, отличным от других, образом. Каким – надеюсь, мы разузнаем вместе.

– А как вы их, эти точки, вычислили? – спросил Мирон.

– Это было несложно. Я же тебе говорил: я люблю статистику. Перепись населения, учёт имущества граждан, доходы и расходы, на что тратят и когда… Демография… Факторный и компонентный анализ больших групп, выявление закономерностей – в общем, я научился слушать биение пульса Вселенной. По крайней мере той, в которой существует человечество. И понял, что ему – человечеству – грозит опасность.

Сказал он это таким обыкновенным, спокойным голосом, что Мирон сначала даже не испугался.

– Человечеству всегда грозит какая-нибудь опасность, – осторожно ответил он, – Вирусы, инфоинтоксикация… глупость, наконец.

– Здесь опасность совершенно иного рода, – профессор долил в свою крошечную чашку из турки. Мирон отказался: после двух порций сердце и так трепыхалось где-то в горле. – Опасность закуклиться в самих себя, стагнировать не на уровне технологий или духовно, а чисто физически.

– Это как?

– Всё идёт к тому, что тела станут просто не нужны, – пояснил старик. – Уже сейчас миллионы людей проводят в Ваннах большую часть времени. Не выходят из дому ни на работу ни на прогулки, не дышат свежим воздухом, даже не едят – современные биогели снабжают тела всем необходимым. Осталось сделать последний шаг: навсегда избавиться от физических оболочек.

– И почему вы считаете, что это плохо? – конструкт давил на рёбра и кости таза, сидеть с ящиком, привязанным к пузу было чертовски неудобно, но Мирон не спешил доставать Платона из укрытия.

– Остановится прогресс, – развел руками старик. – Человечество развивалось благодаря тому, что некой обезьяне пришло в голову взять в руки палку. Создать оружие, затем – орудия труда… Если палку держать будет нечем, человек перестанет эволюционировать. То есть, совершенствоваться.

– Хотите сказать, палка – это всё, что отделяет нас от дикости?

– Именно, – кивнул профессор. – Сейчас я поясню… – он встал, направился к древнему холодильнику и стал вынимать из него продукты. – От сэндвича не откажешься? – спросил он, не поворачиваясь.

– Не откажусь, – Мирон с интересом наблюдал за действиями старика. Тот же делал всё неторопливо, со вкусом и расстановкой.

Сначала достал деревянную доску. Положил на неё кусок ветчины, взял острый нож и отрезал несколько розовых полупрозрачных пластов мяса. Затем, другим ножом, нарезал щедрыми ломтями хлеб, настрогал кружочками огурец и помидор, помыл под краном несколько нежно-зеленых листиков салата… Мирон смотрел, затаив дыхание на то, как из совершенно разрозненных продуктов старик собирает сэндвич: сначала – хлеб, намазанный толстым слоем горчицы, на него – ветчина, овощи, салат… Разрезает квадратную башню на два аккуратных треугольника, кладёт на тарелку и придвигает к гостю.

– Десять лет не видел, как кто-то готовит, – вырвалось у Мирона. – Привык получать еду запакованной в пластик… – и тут же кивнул, затем улыбнулся. – Я понял, – сказал он. – Это наглядный пример. Я давненько не видел, как готовят, но всё же помню, что приготовление пищи – определенный процесс. Новое поколение детей, выросших на линиях доставки, знать не знает, что бутерброд изначально был отдельными ингредиентами. Или горячая пицца. Или замороженный обед…