Том Светерлич - Завтра вновь и вновь

Официантка приносит счет, и Тимоти расплачивается за нас обоих.

– Когда-то я был прямо как ты, – говорит он, – принимал наркотики, чтобы лучше погружаться в стрим, мозги были заточены только на порнографию, я тайно фотографировал своих студенток с помощью встроенных глазных камер, девушек на территории университета. Я пал так низко, Доминик, ты даже представить себе не можешь, на что я был способен. Представь себе самого отвратительного человека – вот таким я и был. Я просто хочу, чтобы ты знал – человек способен измениться. Ты веришь в то, что человек может измениться, Доминик?

– Не знаю.

– Человек способен измениться.

– С глаз спадает пелена, да?

– Я тратил по двадцать часов в день на просмотр порно, но опустился еще ниже. Я отрубился в «Кексах Джорджтауна», ни больше ни меньше. Просто рухнул. Очнулся я в отделении неотложной помощи, весь утыканный трубками. Знакомо?

Я киваю – да, мне это знакомо.

– И неоднократно. Но ты излечился?

– Я не излечился, я был спасен.

– Спасен? – спрашиваю я.

– Я познал благодать.

– Слушай, спасибо за интерес к моей персоне, но я нерелигиозен. Я не ищу спасения. Мне это не интересно.

– Я не собираюсь приобщать своих пациентов к религии. Загвоздка в том, чтобы найти утраченный внутренний свет и щелкнуть выключателем, вернув его.

– Техники ответственного погружения, да? Как поладить со стримами?

– Евангелие от Матфея, 18:9. «И если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя: лучше тебе с одним глазом войти в жизнь, нежели с двумя глазами быть ввержену в геенну огненную».

– Не понимаю…

– Я их вырвал, Доминик. Разрезал череп канцелярским ножом и вытащил провода. Их можно подцепить на черепной коробке и просто выдернуть из мозга. После этого я три месяца поправлялся в больнице, но был спасен. С помощью лазерной хирургии извлекли мои линзы, но я был спасен, даже если бы потерял зрение, саму жизнь, я обрел бы душу. И когда я поправился, он меня ждал.

Я смотрю на него и замечаю, что шрамы под редеющими волосами отличаются от обычных шрамов Начинки, не сетка, как у большинства людей, а плохо сросшаяся путаница белых линий.

– Наверное, ты прикалываешься, если думаешь, что я вырву свою Начинку.

Тимоти смеется.

– Моя история, история моей жизни – это как я познал Христа, своего Спасителя, и вера дала мне силы перебороть зависимость. Я не знаю, какой будет твоя история, Доминик. Надеюсь, что сумею провести тебя через кризис перемен, надеюсь, ты выйдешь из него новым человеком. У меня есть для тебя предложение.

– Я только что прошел через групповую терапию, доктор Рейнольдс. Мне не хочется влезать в то, что вы предлагаете. Без обид, но мне совершенно не улыбается…

– Уэйверли, – говорит Тимоти. – Тот человек, который ждал меня в больнице, его звали Уэйверли. Он сделал мне деловое предложение, предложение о партнерстве. Он нуждался в моем опыте для своей работы, и думаю, ему понадобится и твой опыт. Не каждому выпадает возможность встретиться с человеком вроде него, но ты появился в нужный момент, Доминик. В какой-то степени это слепая удача. Если ты будешь работать на Уэйверли, тебе не придется беспокоиться о правилах коррекционного центра или проходить полный курс терапии, не нужно будет волноваться о своем полицейском досье, об обвинении в тяжком преступлении, о деньгах, о работе. Он способен освободить тебя от всех проблем, чтобы ты заботился только о своем здоровье, изменил свою жизнь и обрел счастье. Уэйверли – влиятельный человек, Доминик. Думаю, он способен тебе помочь.

– Хватит уже болтовни про счастье и перемены. Этот Уэйверли может снять с меня обвинение? – спрашиваю я. – Ты это пытаешься мне сказать? Я избавлюсь от терапии и получу работу?

– Я просто хочу, чтобы ты с ним встретился, – отвечает Тимоти.

Тимоти предложил подбросить меня до дома, но мне нужно побыть в одиночестве. Нужно прояснить мысли, хотя бы погуглить, кто такой Уэйверли. Я сажусь на автобус. В этот час в автобусе пусто, заднее сиденье свободно, и я растягиваюсь на нем – надеюсь, никому не придет в голову сесть рядом. Я сканирую пространство – сигналы автобусной сети и метросети сильнее, чем городской вай-фай, и я переключаюсь, пусть и понадобится это всего на полчаса. Натягиваю капюшон толстовки, чтобы закрыться от уличных огней и мельтешения рекламы. Поиск по «Уэйверли, Вашингтон» выдает Теодора Уэйверли, доктора наук, руководителя какой-то компании «Фокал нетворкс», похоже, это консалтинговая фирма. Маркетинг через Начинку.

В числе его клиентов – международные конгломераты, китайское правительство, Европейский союз, правительство США. Биография повторяется на каждом сайте с упоминанием его имени: пережил Питтсбург, ведет курс по взаимодействию человека и компьютера в университете Карнеги-Меллона, занимается когнитивной психологией и разработками искусственного интеллекта для министерства обороны. Изобрел нечто под названием «докогнитивная обходная коммуникация». Хорошие связи в Вашингтоне – советник республиканской партии, спонсор вашингтонской балетной труппы и симфонического оркестра. Член попечительского совета Центра искусств имени Кеннеди. Не так много личной информации, даже фото его нет.

Тимоти говорил о счастье, он хочет, чтобы я обрел счастье. Я уже и не знаю, что означает быть счастливым. Человеку, живущему словно в свинцовой оболочке, счастье кажется роскошью, этого Тимоти со своей жизнерадостной верой в Христа просто не в состоянии понять. Я не ищу счастья, только немного облегчения, как тонущий глотает пузырьки воздуха. Я подключаюсь к сети Города, и он заслоняет автобус прозрачным слоем, словно оберточной бумагой. Без экстази слой тоньше, но я закрываю глаза и вижу его четче: через холмы бежит полоса шоссе, пока загружается Архив. Счастье – это Тереза. Вокруг меня встает Город, слои архитектуры, линии рек, стальные мосты и изгибы улиц, похожие на щупальца сна.

Я здесь…

Квартира номер двести восемь.

Дом в георгианском стиле.

Тюлевые занавески, турецкий ковер, кремовые стены, приобретшие чайный оттенок от сигаретного дыма предыдущих жильцов. Наша квартира. Я здесь… Прокручиваю лица предыдущих жильцов, пока не добираюсь до наших. Блэкстон, Джон Доминик и Тереза-Мари. Я открываю ключом несуществующий замок. Ощущаю пальцами полированное дерево двери. В прихожей висела картина моей тети, «Белый кролик», когда-то такая обстановка считалась необычной, но теперь вошла в моду, и вот я иду по длинному, вызывающему клаустрофобию коридору, снова погружаясь в то, что потерял.

Тереза. Я вижу свою жену, ее фигура светится по контуру, так она запечатлелась в видеозаписи, когда мои глазные линзы были еще новыми и я не знал, как ими правильно пользоваться и настроить световые фильтры.