Скотт Адамс - Gothic love II. Крионика

Конец фильма был более чем предсказуемым для Рейма: именно НИИ крионики совершил самый большой скачок в восстановлении клеток, и благодаря им нет никаких преград для повторного оживления человека, даже через тысячи лет. «А все это время они будут находиться в криокамерах за счет государства или частных инвесторов? Представляю картину, где народ работает лишь на то, чтобы первые лица государства смогли столетиями находиться в состоянии криостаза», – подумал Рейм и усмехнулся, представив себе картину, где по периметру Красной площади стоят мавзолеи с именами вождей.

– Не будь столь циничным, – сказал ему внутренний голос, и Рейм упрекнул себя за эту мысль, так как сам не знал, за чей счет будет содержаться в этой лаборатории.

Доктор Сегаев включил свет и при помощи пульта отправил проектор под потолок.

– Познавательно, – сказал Рейм.

– Это если вкратце. Конечно, процессов, происходящих в организме, великое множество, но и об этом можно говорить долго. Пойдем, я покажу тебе твою комнату.

– Что? Какую комнату?

– Ну как же? Ты так внезапно согласился на мое предложение, что сегодня мы уже не успеем провести все анализы – оставим их на завтра.

– Конечно, – согласился Рейм, отчитав себя за то, что считал, будто его здесь все ждали с распростертыми объятиями и желали заполучить его в свою криокамеру. «Конечно, ученые тоже люди и, как нормальные люди, идут домой после работы к семьям. Вряд ли из-за меня осталась целая смена ученых и медиков, согласных провести ночь в моей компании, чем в своей семье».

Они вышли из кабинета и пошли по пустынному коридору, затем преодолели холл, где Рейм обратил внимание на время. «23:14, почти полночь», – и с досадой покачал головой.

– Почему Вы остались ждать меня, а не перенесли все на завтра?

– Я сегодня дежурю, поэтому не приедь ты сегодня – я все равно был бы здесь, – и доктор улыбнулся.

Они как раз подошли к комнате с цифрой десять, и доктор Сегаев открыл дверь, дружелюбно пропустил Рейма вперед.

– Не бойся, свет включается справа, – Рейм прошел, показывая своим видом, что вовсе и не боится. Нажав на выключатель, Рейм заметил, что они стоят в просторной комнате с большой кроватью, письменным столом. В комнате был свежий воздух, словно ее только что проветрили перед их приходом. По правой стороне была дверь.

– Что там?

– Ванная комната, – ответил доктор.

– Ну конечно, – кивнул Рейм, закатив глаза.

– Ну же, не бойся, – и доктор Сегаев сам прошел в ванную комнату, включил там свет, проверил, есть ли в кранах вода, показал полотенца, тапочки и халат.

– Как в лучшем отеле.

– Ну, не в лучшем, а на четыре звезды сойдет, – сказал мужчина. – Я могу тебя оставить: если что, мой номер ты знаешь, звони. Я приду завтра, мы все подпишем, затем проведем анализы… – и доктор замолчал.

– Хорошо, – сказал Рейм и, скинув сумку с вещами, сел на кровати.

– Чем-то расстроен?

– Ожидание… Слишком давит, лучше бы сразу.

– Ну, прости, мы тоже люди, хоть и делаем вещи, которые под силу лишь Всевышнему, – сказал доктор.

– А сколько человек на этаже? Таких же, как я?

– Всего пятеро. Они прибыли днем, завтра их так же ждет процедура документов и прочего.

– Вот и познакомимся, – сказал Рейм.

– Вряд ли, – опустил руки доктор. – У каждого свое время и полная анонимность, так что вы вряд ли увидитесь.

Рейм задумался, хочет ли он задать вопрос о том, что будет потом, куда ему идти, после того как он проснется. Есть ли какой-то реабилитационный центр? Поддержка государства, или НИИ?

– Что там, как Вы думаете?

– В будущем? Думаю им там гораздо сложнее, чем нам здесь.

– Мне почему-то тоже так кажется, – сказал Рейм и содрогнулся. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – сказал доктор и, попрощавшись, покинул палату.

Рейм какое-то время сидел, задумчиво смотря куда-то перед собой, затем сходил в душ, подготовился ко сну и, вернувшись в комнату, проверил дверь: та была заперта. В душе у Рейма были противоречивые чувства: с одной стороны, он чувствовал себя свободным от всего внешнего мира, и благодаря запертой двери это чувство в нем усиливалось, он больше не принадлежал ни этим улицам, ни городу, ни времени; дверь как бы отделяла его от всего этого, готовя для более великих событий из мира будущего. А с другой стороны, он чувствовал себя в ловушке, словно сам того не замечая, добровольно попался на удочку и продолжает не замечать очевидной опасности, угрожающей ему.

Он еще раз дернул ручку и, убедившись, что она явно не откроется, прошел в ванную комнату, нашел свои черные джинсы и достал из правого кармана бабочку, которую ему передал Виталий. Спрятав ее в складках халата, он вернулся в комнату, расстелил постель, взбил подушку, незаметно положив под нее складной нож, и, выключив свет, лег спать.

Жизнь и смерть ходят рядом, как две параллельные прямые, с одной лишь разницей – иногда они пресекаются. Для большинства горечь утраты близкого человека затмевает все вокруг, не оставляя места для лишнего вздоха. Погруженный в отчаяние не способен к рациональному мышлению, одни и те же вопросы крутятся у него в голове: «Почему так произошло?», «Почему меня не было рядом?», «Мы не успели попрощаться…», «Как жить дальше?» – это та самая яма, которую погруженный человек начинает рыть себе после смерти близкого, родного или любимого человека. Все глубже и глубже он погружается в землю, не слыша никого, кто остался там, наверху, не желающих разделить с ним невыносимую тяжесть утраты. Но в какой-то момент, когда рыть землю больше нет сил, видит, что рядом с ним все это время был его близкий. Тогда он скажет:

– Пойдем наверх, я тебя не оставлю. Видишь, я здесь, с тобой, я чувствую тоже самое, что чувствуешь ты! Для меня боль так же невыносима, она давит на грудь, душит слезами где-там внутри. Только выслушай меня! Все это время я знал, что рядом есть ты, что ты в таком же положении, что и я. И это спасало меня; каждый день я знал, что есть кто-то рядом. Так позволь мне быть кем-то для тебя, и пошли уже наверх – там нас давно ждут, там светит солнце, вдалеке слышны веселые крики детей, заливистый лай собак…

– Как такое возможно? Все это время я думал, что я здесь совсем один, что ни одна душа не разделяет со мной той скорби, что испытываю я, – и развел руками.

– Зачастую мы слепы в своем отчаянии… Я с первых дней был здесь.

«Затем они выберутся наверх в чудесный и прекрасный мир, где светит солнце и раздастся заливистый лай собак и смех детей», – рассуждает Рейм, лежа на кровати и совсем не собираясь вставать.

Сквозь окно действительно светило солнце; парень даже вытянул руку и ощутил тепло, оказавшись в солнечном луче.