Ольга Славнейшева - Нет прощения!

Они замолчали. Каждый подумал о Базе. Где-то под ними, далеко внизу, голосил Брикет. Ветер приходил со стороны Туаканы, и Лаки казалось, что он пропитан запахом йода и водорослей.

Шумом побережья, грохотом волн, умирающих у Туаканских скал. Думать про Базу не хотелось.

«А ты? Ты готов к смерти?» — спросил Лаки самого себя. — «Сейчас? Пока у тебя все есть?»

Солнце спряталось за конус реактора. И в тот миг, когда оно исчезло, три уже полностью построенных экрана озарились огненным сполохом.

— Нет прощения! — сказал Эрлиг, вскидывая руку.

— Нет прощения! — повторили остальные.

Иногда я начинаю верить в кармические законы. Все-таки мы причинили зло этому человеку, Римо Стаксу, и его жене, хотя про женщину я старался не вспоминать. Несколько дней я не посещал занятия в лицее, Лаки ходил туда без меня. На четвертый день моего затворничества, вернувшись из лицея, он сказал:

— Завтра из больницы возвращается Кул.

Я уже и думать забыл про него!

— И что? — спросил я.

— Я узнал об этом по поведению его животных. Сегодня они пытались на меня кинуться, пришлось усмирять… Так! Ты опять провалялся весь день, да? Сколько раз ты сегодня отжался?

— Пятьдесят два, — соврал я.

— Не верю!

Он требовательно посмотрел на меня. Я вздохнул и лег на пол.

— Раз, два, три… — считал Лаки.

Он пообещал, что научит меня драться, но сказал, что для этого нужно отжиматься по пятьдесят раз, много бегать и есть только трижды за день. Эта новость здорово расстроила меня. А сенсей из Лаки был весьма поганый. Все эти дни, пока я пропускал занятия, он бил меня, демонстрируя различные приемы. Должно быть, именно от этого у меня начались странные провалы в памяти, так как лицо птичника почти уже стерлось — мертвое искаженное лицо сползающего по стене Римо Стакса… Теперь я знал, как его зовут. Вернее, звали…

Лаки запретил мне включать визор и смотреть «Новости Второй черты», но я смотрел. Первые дни только об этом и говорили. А потом на границе с Тройкой сгорела федеральная лаборатория, и об «Экотерре» на время забыли. Честно говоря, я весьма опасался, как бы пресса не связала оба случая между собой. Этого я бы точно не вынес.

Но постепенно ужас начинал отступать. Каждый вечер Лаки гонял меня так, что я не мог уже ни о чем думать.

— Кул вернется, рано или поздно, — подвел черту Лаки. — И ты сделаешь его!

Я вздрогнул. Только не это!..

Лаки наблюдал за моей реакцией с удовольствием.

— Что? Боишься? — издевательски поинтересовался он. — Да Кул просто сморчок! Ты справишься, я знаю! И завтра ты поднимешь свою задницу и потащишь ее в лицей, потому что бить его надо сразу, как только он придет! После больницы он тебе не страшен. Ты меня понял?

Настроение у меня резко упало.

— Не сможешь ударить его в лицо рукой, бей ногами! — учил меня Лаки. — Ну-ка встань!

Я встал. После сорока семи отжиманий у меня отваливались руки. Правое плечо, кажется, вообще распухло.

— Тебе что, больно? — не понял Лаки. — Постарайся не думать об этом. Боль для эмпи — непозволительная роскошь. Вас этому что, не учат? Ударишь его вот так! — И он ударил меня с ноги в грудь. Я упал в кресло.

— А теперь встань и повтори! — приказал Лаки.

У меня не было выбора. Я ударил его. Он остался стоять.

— Хорошо, Ричи. А теперь сделай так, чтобы я упал.

Я мысленно собрался и ударил его чуть сильнее.

— Так не пойдет… — задумчиво проговорил Лаки. — Ладно… Завтра мы вместе разберемся с этим кретином.

Утром мы поехали в лицей, взяв велосипеды. Я не особенно боялся встречи с Кулом и его собаками, полностью доверившись Лаки. Все произошло возле школы. Мы подъехали, поставили велосипеды на стоянку и начали подниматься по ступенькам крыльца, когда Кул и его нукеры обступили нас.

— Надо поговорить, — Кул поглядел на меня, и я вдруг осознал, что он — в отличной форме.

— Говори, — согласился Лаки.

— Не здесь.

— Куда пойдем?

— Тут недалеко… — уклончиво ответил Кул.

И мы пошли.

Мы миновали залитый солнцем двор. По асфальту змеились ручьи. Какой-то мальчик пускал кораблик из коры, и я остро позавидовал ему — он жил в мире своих иллюзий, и этот мир охраняла его мама, сидевшая рядом на скамейке. Мы дошли до парка, свернули за ограду, и тут меня схватили за руки и несколько раз ударили по почкам. Я задохнулся, замер с выпученными глазами и перекошенным ртом.

Они оставили меня падать и набросились на Лаки.

Сознание пульсировало вспышками. Вспышка — и Лаки в центре толпы просто прячет руки в карманы… Вспышка — и Лаки уже лежит на земле, раскинув руки, а эти парни прыгают на нем…

Вспышка — и какие-то люди бегут к нам, а вокруг уже никого. Что-то текло по моему лицу. Это была кровь. А я даже не почувствовал удара… Я стоял на коленях, вглядываясь в лицо Лаки Страйка, и пытался понять, жив он или нет. Стоило проверить пульс, но я не знал, смогу ли я пошевелиться. Потом я, наверное, потерял сознание.

Когда я открыл глаза, передо мной сидели копы в белых халатах. Я не понимал, что со мной произошло. Увидев копов, я даже не испугался — в тот момент я начисто забыл про «Экотерру».

— Он сможет говорить? — спросил один из них у медсестры. Она наклонилась над консолью аппарата жизнеобеспечения, проверила какие-то параметры.

— Он ничего не помнит.

Копы переглянулись.

— Тогда мы настаиваем на применении спецпрепарата, прошедшего тесты Комитета здравоохранения. Вам придется расписаться вот здесь. — И медсестре протянули ручку.

— Это может быть опасно для больного, — сказала она. — Здесь должен решать врач, а не я.

— Это — стандартная процедура, — сказали копы. — Абсолютно безвредный стимулятор поддержит его, пока мальчик будет отвечать на вопросы.

— Ну, я не знаю… — сказала медсестра.

— Мы выпишем для вас соответствующую бумагу, — сказал кто-то из копов. — Но применение спецпрепарата необходимо для установления правды. Вы понимаете меня?

Я закрыл глаза.

— Введите ему камфару, — услышал я сквозь вату в ушах. — И подпишите вот здесь…

Мне было все равно. Потом я, кажется, заснул.

Я видел много разных снов. В одних я просто возвращался домой и смотрел по визору разные фильмы. В других видениях я сочинял стихи, навроде:

А один раз я видел Мэйджи и даже держал ее за руку, а она, глядя на меня с бесконечной эмпатией, гладила мою голову и повторяла ласковые слова.

Лаки я не видел во сне ни разу. Защитные механизмы психики не пускали этого демона в мир моих видений.

О том, что копы применили ко мне «Нейролептическое подавление личности категории А», чего не имели права делать вообще, я узнал уже потом. А тогда опустошительная депрессия едва не уничтожила мой внутренний мир. Именно тогда ко мне впервые и пришел Добрый Герой.