Уильям Гибсон - Распознавание образов

Морщась, она поднимается на ноги и начинает идти, кусая размякшую зубочистку. От этого во рту не так сухо.

Закаты здесь, в Сибири, очень долгие. Затяжные. Фантастические оттенки красного.

Продолжать движение в темноте практически невозможно; поняв это, Кейс сдается и садится на землю.

Состояние крайней выдроченности – выражение Дэмиена, идеально подходящее к случаю.

Развернув мятный леденец, Кейс кладет его под язык.

Ночи в Сибири, как выясняется, прохладные. Она развязывает рукава «Баз Риксона», надевает его, застегивает молнию. Ветер поддувает в дырявую спину, потому что от подкладки остались одни лохмотья – Кейс вырвала куски нейлона и обмотала разбитые ноги. Чуть-чуть помогло, хотя все равно она сомневается, что завтра сможет далеко уйти.

Хорошо бы оставить кусочек леденца на потом, но не во что завернуть. Кейс расстегивает кармашек на рукаве и находит там индийскую визитку с адресом Стеллы, написанным рукой Баранова. Аккуратные коричневые буковки, похожие на засохшую кровь. Кейс смотрит на них, пока не становится совсем темно.

В небе сверкают звезды.

Глаза быстро привыкают к темноте, и на горизонте, в той стороне, куда она все время шла, становятся видны два вертикальных луча. Они не похожи на световой памятник на месте разрушенных башен – скорее, на лучи из ее лондонского сна, только гораздо дальше и слабее.

– Что вы делаете в Сибири? – спрашивает она их.

И тут же чувствует, что он где-то рядом.

– Я ведь могу умереть в этой пустыне, – говорит она. – Вполне реально умереть.

Да, можешь , – отвечает он.

– Значит, это конец?

Откуда мне знать?

– Но ты ведь умер, да?

Трудно сказать.

– Скажи, в тот вечер – это был твой голос? Сквозь музыку?

Просто галлюцинация.

– А уж я подумала – вот, наконец-то услышала один из маминых ФЭГов.

Без комментария.

Она улыбается.

– А тот сон, в Лондоне?

Без комментария.

– Я тебя люблю, пап.

Я знаю. Мне надо идти.

– Почему?

Слушай.

И он исчезает – в этот раз, кажется, навсегда.

Тут же сзади доносится рокот вертолета. Оглянувшись, Кейс видит длинный луч белого света, бегущий по мертвой земле. Он перемещается беспорядочно, как маяк, обезумевший от одиночества и сорвавшийся бродить в темноте, в слепой надежде отыскать кого-нибудь в этом безжизненном царстве.

Вертолет пролетает прямо над ней, но прожектор шарит где-то в стороне. Машина идет так низко, что видны продолговатые желтые полозья, освещенные красным бортовым огнем. Прожектор моргает и гаснет; красный огонь удаляется.

Световых башен на горизонте уже не видно.

Рокот опять становится громче: вертолет возвращается.

Он зависает в пятидесяти метрах, включает прожектор, нащупывает ее лучом сквозь облако поднявшейся пыли.

Кейс прикрывает рукой глаза и сквозь пальцы следит, как вертолет опускается на землю. Из боковой двери выпрыгивает человеческая фигура и приближается, отбрасывая перед собой широкую зыбкую тень.

Звук мотора становится тише, реже: винты постепенно останавливаются.

Человек выходит из светового луча и останавливается в двух метрах от нее.

– Кейс Поллард?

– А вы?

– Капюшончик.

Не может быть. Кейс молчит, пытается это переварить. Наконец она спрашивает:

– Кто открыл тему, из которой выросли «сборщики»?

– Морис.

– В ответ на чей пост?

– Пост Дэйва Аризонского о теории ограничений при съемках с живыми актерами.

– Капюшончик! Ты?!

Он заходит сбоку и поворачивается так, чтобы свет падал на лицо. Рыжеватые волосы с залысинам, зачесанные назад. Мешковатые камуфляжные штаны, плотная черная рубаха, под ней белая футболка. На шее большая штуковина, похожая на бинокль: два окуляра сходятся в одну трубу, которая расширяется наподобие фонаря.

Порывшись в нагрудном кармане, он достает визитную карточку, делает шаг вперед, протягивает ее Кейс. Та берет и читает, щурясь от пыли и яркого белого света:

ПИТЕР ГИЛБЕРТ

БЕЛЫЙ МУЖЧИНА СРЕДНИХ ЛЕТ

С 1967 ГОДА

Она поднимает глаза.

– Специфика музыкального бизнеса, – поясняет он. – У нас в Чикаго, если группа играет определенную музыку, без него не обойтись.

– Без кого?

– Без БМСЛа. Белого мужчины средних лет. – Он садится на корточки, по-прежнему выдерживая дистанцию в два метра. – Ты можешь идти? В вертолете есть врач.

– Как... каким образом ты здесь оказался?

– Так, прилетел на всякий случай. Вдруг ты передумаешь.

– Передумаю?

– Ну да. Ты же сбежала из единственной русской тюрьмы, в которую люди, наоборот, стараются проникнуть.

– Почему?

– Ее называют «академией мечты». Тебя туда отвезла одна из бригад Волкова. После того, как Мама переборщила с «крышесносом».

– С чем?

– Рогипнол, наркотик для изнасилований. Его добавляют девушкам в коктейли. Шутки шутками, а ты могла бы и коньки отбросить. Но что ж поделать, такая у нас Мамочка. У тебя, кстати, была парадоксальная реакция. По идее эта дрянь превращает людей в послушных дурачков, на все согласных, но в тебе она пробудила какую-то буйную средневековую агрессию.

– Правда? Ты что, видел?

– Нет. Я как раз заканчивал регистрироваться, когда подъехали «скорая помощь» и полиция. Помнишь, в старых вестернах: ковбой умирает в пустыне от жажды, а друзья тут как тут, приподнимают ему голову и говорят – вот, выпей, только немного.

Кейс озадаченно моргает.

Он отстегивает от пояса пластиковую фляжку и передает ей.

Она делает глоток, полощет горло, выплевывает. Затем осторожно пьет.

– Мама сначала пыталась всех убедить, что контролирует ситуацию, – продолжает Капюшончик. – Но на фоне разбитого носа и заплывшего глаза это звучало, прямо скажем, несерьезно.

– Ты знал, что это она?

– Нет, откуда? Я бы и тебя не узнал, если бы не услышал, как кто-то повторяет: «Поллард, Поллард». Вообще я, конечно, видел пару твоих фоток. Нашел в «Гугле». Но в тот момент, с кастетом в кулаке, сама понимаешь, ты смотрелась несколько... э-э... необычно. А рядом дамочка с расквашенным носом. Она держалась очень настырно, я даже думал, что ее арестуют. Похоже, она пыталась их уговорить, чтобы тебя отвели в номер. А она типа останется с тобой. Но тут вошли три мужика в черных плащах, и все кроме Мамы моментально стушевались и принялись раскланиваться. А ты просто вырубилась. Затихла, как зайчик, в обнимку со своим кастетом. И эти трое взяли Маму под руки и куда-то повели. Вид у нее, надо сказать, был не очень веселый. Ну а я чувствовал себя... не у дел. И для начала пошел проверил почту. А там твое письмо с адресом Стеллы. Ну, я ей написал, представился, как твой друг, рассказал все, что видел. И буквально через полчаса – бум! Я уже сижу в «БМВ», на крыше голубая мигалка, а вокруг квадратные парни в кожанках, и мы мчимся через центр города по встречной полосе, проскакивая все светофоры. И не успел я вздохнуть, как мы оказались в одной из «семи сестер», а там уже люди Волкова...