Сергей Фрумкин - Программист

– Кто «все»? Работники отеля?

– Это не отель. Весь остров – частное владение.

– Остров?

– Да.

– А как он называется?

– Нам запретили делиться с вами информацией. Вы можете смотреть, трогать, слушать, но не спрашивать.

– А могу я, скажем, выйти в море на яхте?

– В океан? Нет, господин. Никто не возьмет на себя смелость рисковать вашей жизнью. Если бы господин Хасан желал, чтобы вы имели возможность покинуть остров, он бы сказал об этом. Вы можете взять любую из яхт и обогнуть остров, можете дрейфовать вдоль рифа, но выходить в открытый океан – нет.

– А сам Хасан, где он?

– Прибудет через несколько дней.

– Странно… И мне ничего не нужно делать? Он ничего не сказал?

– Нет.

Чтобы чем-то заняться, Стас отправился осматривать окрестности. Он погулял по парку, посидел в баре у бассейна (напитки разливали бесплатно), прошел вдоль пляжа с отдыхающей молодежью, полюбовался на женский волейбол, посмотрел на соревнование парусных досок.

Его сознание пребывало в растерянности; мозг взял тайм-аут и ничего не анализировал, просто собирал картинки и факты. А программа успешного человека в подсознании продолжала выполнять свои функции – ошеломленный, разбитый, лишенный почвы под ногами, Стас, между тем, держался с прежним достоинством, сохранял правильную осанку, высоко держал голову, смотрел вокруг глазами человека, хорошо знающего себе цену, и, что самое главное, излучал информацию о себе, как о человеке значимом и состоявшемся. Может быть поэтому, а, может, просто благодаря предупреждению Хасана, окружающие воспринимали незнакомца серьезно – приветливо улыбались, на вопросы отвечали с уважением, встречали, как важного господина.

Людей на острове было много – не меньше тысячи. Кто драил палубу яхты, кто разносил напитки, кто играл на саксофоне, кто катался на водных мотоциклах, кто просто бездельничал, лежа на солнышке. Кто-то работал, кто-то жил, кто-то отдыхал – все, как в самом обычном курортном городе.

Оглядываясь по сторонам, наблюдая за отрывающейся по полной программе молодежью, слушая девичий смех и грохот прибоя, Стас пытался заново оценить свое место в мире, понять, что есть мир, а что есть он сам. Прошедшая ночь показала молодому человеку, что человечество разделили на категории: тех, кто счастливо жил в неведении, слепо подчиняясь воле «богов», и тех, кто заправлял миром, находился вне его и удовлетворял любые свои желания за счет послушного, безропотного, трудолюбивого людского стада. Но сам Стас не относился теперь ни к первым, ни ко вторым. Он знал достаточно, чтобы выпасть из первой группы, но не обладал положением и властью, чтобы быть принятым во вторую. В отличие от миллиардов людей Земли, Стас знал о рамках, наложенных на свободу воли, но и его собственная свобода ограничивалась береговой линией острова и возможностями черных очков.

Расслабленный умиротворяющей атмосферой тропического рая, предоставленный самому себе, Стас постепенно отдавался эмоциям, вслушивался в свои чувства, разбирался со своими желаниями. Да, его выделили из стада, подняли над толпой – в этом был несомненный плюс. От него зависело будущее сильных мира сего, а, быть может, и будущее самого мира – это тешило самолюбие, помогало проникнуться уважением к самому себе. Он достиг такой высоты и приобрел такое влияние, о котором не смел мечтать – едва ли программируя себя на успех, кто-то на этой планете мог бы добиться большего… Но, почему-то, все это не приносило радости. Самое сильное чувство, которое выделил и опознал в своей душе Стас, была тоска – ноющая, жалостливая, безысходная. Тоска человека, у которого нету мечты о будущем, как и нету самого будущего.

К вечеру стало еще хуже. Быстро стемнело, на небе появились луна и звезды, а Стас ощутил себя таким одиноким и опустошенным, что ему захотелось выть. Он вернулся за столик на террасе дворца, откуда открывался самый красивый вид, заказал сок с водкой и пил, глядя на душераздирающе большую луну и равнодушно холодные звезды, и упивался не столько алкоголем, сколько жалостью к самому себе, причин для которой, по правде говоря, не понимал и не видел.

Часа два Стас сидел один – видимо, никто не осмеливался нарушить уединение «важного гостя». Но затем на сцене появились люди, которые не признавали титула «важный гость». С пляжа двигалась группа молодых женщин, одна из которых махнула провожатым, отделилась от подруг и прямиком направилась к столику Стаса. Уверенно и естественно, с видом хозяйки, она взяла стул и села рядом с молодым человеком.

Стас не ожидал вторжения, но, раз оно все равно случилось, не стал спорить: девушка показалась ему интересной. Хрупкая, большеглазая мулатка, она была красивой, даже очень красивой, но не позиционировала себя, как красавицу. По правде сказать, она вообще никак себя не позиционировала. Двигалась, смотрела, действовала как ребенок – не размышляя над тем, что об этом подумают или почему это нужно. Захотела и подошла, захотела и села. Просто, естественно, непринужденно. При этом от нее исходило какое-то неземное спокойствие – наглость вторжения не вызвала в Стасе ни раздражения, ни возмущения, ни напряжения. Словно ничего и не произошло. На вид девушке можно было дать чуть больше семнадцати, но Стас ощутил себя так, словно к нему подсела не потенциальная партнерша, а годовалый ребенок или вообще бессловесный и любопытный кот.

– Ты и есть наш новый гость? – глазами изучающего мир стороннего наблюдателя обследовав Стаса с головы до ног, спросила девушка.

– Меня зовут Стас, – не в силах разобраться, что к ней испытывает, представился программист.

– А я – Зара, – открыто, по-мужски, красавица протянула руку. – Младшая дочь Хасана. Папа говорил обо мне?

– Нет.

– Понятно, – Зара посмотрела на парня и улыбнулась: – Ты не знаешь, ни где ты, ни среди кого ты, ни зачем ты здесь.

Она не спрашивала, а констатировала – без эмоций или подтекста. Словно просто считала информацию, которая не вызывала у нее интереса.

– Да… – Стас изумился ее проницательности. Он ожидал продолжения, но его не последовало. Зара продолжала сидеть молча и с видом человека, которому просто хорошо от того, что он сидит, от того, что он видит, от того, кто с ним. Все это не вписывалось в привычную для Стаса форму поведения незнакомых людей. Он бы мог еще объяснить такую отрешенность сильной усталостью или опьянением, но Зара выглядела свежей, а ее глаза смотрели осознанно. Она не «отсутствовала», не витала где-то в облаках, а, напротив, «находилась здесь и сейчас» всеми своими мыслями и чувствами.

Молодой экспериментатор не мог долго теряться в догадках: не имея возможности объяснить себе состояние гостьи, он начал нервничать. Последние события сильно расшатали нервную систему Стаса, который и раньше-то не отличался завидным хладнокровием.