Сергей Фрумкин - Программист

Программы, которые готовят институты, вроде московского, поступают в Сеть через нас. В частности, через меня. Это «разрешенные» программы, они создаются и внедряются с одобрения Совета. Именно к ним ты будешь довешивать код, внушающий людям отвращение к программированию человеческой психики. Довески будут небольшими, нераспознаваемыми. Посмотри на главный экран: сейчас на нем проявляется фотография. Картинка известна заранее, но выводится так, чтобы до самого последнего момента не сумел понять, что на ней видишь. Точка за точкой в разных частях полотна. Одноцветные раньше, контрастные позже. Но пока не появятся точки, которые прорисуют контуры и дадут зрителю опознаваемые детали, перед ним – расплывчатые, ничего не выражающие пятна. Так должно быть и в нашем случае: люди получат весь причитающийся им код, но останется последний штрих, который дополнит картинку, позволит понять ее, послужит стартовым ключом. Так, чтобы до последнего момента никто не понял, что мы задумали. И лишь отправив в Сеть последнюю порцию кода, ты станешь единственным программистом, способным подчинить миллиарды людей, а я и Юлия – единственными правящими Землей Посвященными.

На этот раз моделей начальных и конечных объектов не будет – твое творчество ограничено лишь твоими способностями. Ты знаешь программистов, знаешь, на что надавить, чтобы вызвать у коллег нежелание заниматься своей работой. Главное – не спеши. Лучше потеряй месяц, чем позволишь картинке проявить скрытый смысл раньше, чем тому придет время. Мы не торопимся. Точка за точкой, шаг за шагом. Потребуется год – значит год. Десять лет – десять лет. Понял? Воспринимай свое пребывание на острове, как отпуск, как возможность отдохнуть от московского холода. Как приключение, в конце концов. Будь собран, но не прилагай чрезмерных усилий – прерывайся каждые два часа, пользуйся любой возможностью снять напряжение – это нужно не только тебе, это необходимо, чтобы сохранить тайну. Будешь думать о работе круглые сутки – привлечешь внимание Посвященных – погубишь и себя и затею.

К разработке приступишь завтра. Я буду приносить программы, ты – добавлять к ним порции готового кода. Я буду следить за каждым твоим шагом, буду проверять каждый кусочек написанного тобой текста. Еще раз: ты оружие, но я – воин!

И последнее – по порядку, но не по значимости. Программа должна предусматривать самооткат – через некоторое время после того, как твой код перестанет поступать в открытую Сеть, он должен потерять силу. Пусть через месяц-другой программисты смогут вернуться к своей работе, а их неприязнь к собственной деятельности улетучится!

– Вы мне не доверяете? – понял Стас.

Хасан усмехнулся:

– А ты захочешь один выполнять работу шести институтов? Да еще – став сказочно богатым человеком? Не думаю, Станислав, не думаю!

Работа позволяла Стасу отвлечься от изматывающих раздумий. Она была тем единственным, что связывало молодого человека с собственным прошлым, единственным, что не изменилось и не потеряло значимость после ночи с восемнадцатого на девятнадцатого декабря. Блуждая по лабиринтам логических построений, прислушиваясь к шепоту своей интуиции, блистая гениальными решениями или ломая голову над самыми заурядными тупиками, Стас забывал, что мир его детства и юности оказался мифом, что все, что он выбирал, любил, ценил, во что верил и к чему стремился, стало чужим и ненастоящим: иллюзией, внушаемой шести миллиардам жителей планеты двадцатью пятью мужчинами и одной женщиной.

Но, стоило Стасу выбраться из подземной лаборатории, мысли атаковали его с новой силой, мешали наслаждаться жизнью и мечтать о будущем. Нельзя сказать, чтобы Стас жил плохо, скорее, наоборот – он никогда еще не чувствовал себя настолько важным и востребованным. Целый штат работников дворца думал лишь об одном – как порадовать особого гостя Хасана; за Стасом присматривали самые красивые девушки из разных уголков мира; ему делали массаж, готовили восстанавливающие ванны, приносили напитки и фрукты, развлекали шутками, разговорами. В свободное время для него всегда находились партнеры в теннис, волейбол или в водное поло – команды и болельщики собирались как по мановению волшебной палочки, стоило лишь спросить, нет ли желающих. Четыре персональных тренера – по бодибилдингу, йоге, виндсерфингу и дайвингу, похоже, занимались одним лишь Стасом и бездельничали всегда, когда молодой человек не нуждался в их помощи. Повара готовы были приготовить любое блюдо, какое Стас мог придумать. Диджеи на дискотеке – поставить любую мелодию. Отдыхающие – уступить любой спортивный снаряд, водный мотоцикл, место у барной стойки…

Остров жил в атмосфере непрекращающейся феерии. Молодежь прожигала жизнь, наслаждалась прелестями неограниченной деньгами и заботами свободы. Стас, который шесть часов в день работал, не был для них своим, но пользовался особыми привилегиями. Согласно распоряжению Хасана, он не избегал развлекательных программ, занимался спортом, посещал бары и дискотеки… Но по сути – лишь для того, чтобы не оставаться одному, наедине с самим собой и своими переживаниями.

Потому, что, не смотря на комфортную обстановку, Стас все сильнее ощущал тоску по дому и тому времени, когда просыпался с мечтой о будущем. Страсть к предавшей его Юлии остывала, а новая одержимость не спешила занять место старой. Что касалось иллюзий, то в предсказуемом, живущем по заданной программе мире, им попросту не осталось места. Утро наступало потому, что должно было наступить. За утром следовал день, за днем – вечер, за вечером – ночь. Днем Стас работал, прерываясь на второй завтрак, обед, полдник и «восстановительные» процедуры. Вечером гулял вдоль моря, катался на доске с парусом, следил из-за столика бара за флиртующей друг с другом молодежью. Когда слипались глаза, шел спать, стараясь не думать – завтра не обещало ничего нового или особенного. Когда не спалось, смотрел на Луну и звезды, ощущая себя ничтожным, потерянным и пропащим…

Прошел Новый Год – без елки, деда Мороза, друзей, родителей. Праздничная ночь ничем не отличалась от любой предыдущей: те же шум и веселье дискотеки, то же изобилие вкусной пищи, та же бесплатная выпивка, та же тоска однообразия и безысходности.

Хасан появлялся на острове не чаще двух-трех раз в месяц. Никто, включая родную дочь, не знал, когда правитель прибудет и когда вновь улетит по неотложным делам «первостепенной важности». Если у Стаса к визиту Хасана накапливались готовые процедуры, Посвященный спускался в лабораторию, изучал текст, всматривался в непредназначенный для «ручного» осмысления набор команд, вслушивался во что-то неслышимое в воздухе, удовлетворенно кивал и уносил результат с собой. Стас понятия не имел, что Хасан видел в многостраничном наборе цифр, не знал, что происходило дальше с его программами, не получал новостей о том, как развивалось сражение между членами Совета «Хозяев». Солнце вставало и заходило. Остров, да и весь мир, жили прежней, размеренной жизнью. Люди не готовились к переменам – они не могли ни заметить их, ни почувствовать, ни понять…